Пакт Молотова-Рибентроппа – что это было?
В бурном и насыщенном политическими событиями 1989 году советское общество с интересом и, подогреваемым средствами массовой информации возмущением, узнало о существовании полвека назад одного секретного протокола, который прилагался к известному международному договору между Германией и СССР – Пакту о ненападении от 23 августа 1939 года. Согласно этому протоколу, Гитлер и Сталин якобы полюбовно поделили между собой земли Восточной Европы.
Специально созданная Съездом народных депутатов СССР комиссия во главе с членом Политбюро ЦК КПСС Александром Николаевичем Яковлевым исследовала вопрос и пришла к определённым выводам, которые и были озвучены на заседании съезда в декабре 1989 года. Любопытно, но именно это событие послужило точкой отсчёта последних исторических мгновений существования государства, победившего фашизм. До ликвидации СССР оставалось менее двух лет...
Фальсификатор из Политбюро
Если на секунду отвлечься от исторической, научной составляющей вопроса, которая, как известно, должна стремиться к беспристрастности, всё, что связано с комиссией А.Н. Яковлева, выглядит довольно весьма символично. Как позже признавался сам глава комиссии (правда, по другому поводу), ещё после ХХ съезда КПСС в 1956 года его единомышленниками в руководстве КПСС была выработана определённая программа по дискредитации советской системы с использованием «исторических» параллелей. В предисловии к изданию «Черная книга коммунизма», он писал:
«После ХХ съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда метод пропаганды «идей» позднего Ленина... Группа истинных, а не мнимых реформаторов (разумеется, устно) выработала следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину... Начался новый виток разоблачений «культа личности». Но не эмоциональным выкриком, как это сделал Хрущёв, а с чётким подтекстом: преступник не только Сталин, но сама система преступна».
После такого откровенно выраженного отношения более понятными становятся разрушительные мотивы желания «извлечь на свет божий» всеми забытый Пакт и никому доселе не известный дополнительный секретный протокол.
Но раз событие состоялось – необходимо выразить к нему своё отношение. За время прошедшее с 1989 года это делали многие и неоднократно. Учёные, публицисты, общественные и политические деятели, деятели искусства… Был период когда о пакте 23 августа 1939 года говорили чуть ли не в каждом дворе. При этом характерно, что при всей разноплановости оценок все они во многом зависели от изначально заданной Яковлевым «системы координат». Яростные обличители советского строя, непримиримые антисталинисты, профессиональные борцы с «тоталитарным» режимом неуклонно и настойчиво осуждали любые проявления внешнеполитической активности СССР периода руководства И.В. Сталина и неизменно применяли «жареную» информацию о Пакте и секретном протоколе в качестве доказательства своей правоты. Другая сторона – «простые советские люди», ветераны войны, те, кто не считал интересы и безопасность своего государства «выдумкой лживого режима»: они либо отрицали само существования секретного протокола, либо робко пытались его оправдать, либо в недоумении отмалчивались.
Сегодня, не смотря на заметно схлынувший общественный ажиотаж вокруг событий 23 августа 1939 года, интерес к научному осмыслению этого исторического факта не ослабевает. При этом в научной исторической литературе в оценке советско-германских соглашений существует всё тот же водораздел, который находится в зависимости от определенной гражданской и политической позиции историка. Ничего с этим не поделать. Да, наверное, и нет необходимости. Кому нужны выхолощенные, отвлечённые, так называемые «объективные» суждения? Другое дело – когда речь идет о попытке понять логику и мотивы совершения поступков исторических персонажей. Здесь, действительно, без исторических методов не обойтись. В противном случае результатом такого «исследования» будут лишь домыслы и фантазии.
Историк, прежде всего, (и это главное) должен представлять обстановку, в рамках которой формировалось данное событие, и давать ему оценку исходя из той исторической ситуации. Любое осовременивание события, любая попытка придать его оценкам характер современных (и особенно политически ангажированных) суждений будут граничить с искажением исторической истины. А от этого недалеко и до фальсификации, с которой сейчас вроде как идёт борьба.
На границе тучи ходят хмуро
Если говорить вкратце о ситуации, сложившейся для СССР к концу лета 1939года, то какого-либо «мягкого» определения найти трудно. СССР находился в реальной опасности оказаться вовлечённым в войну и с Запада и с Востока. Наиболее значимым с точки зрения развития ситуации в Европе фактором в середине 1930-х годов стала открытая агрессивная политика национал-социалистической Германии, которая требовала пересмотра результатов Первой мировой войны. Главными целями при этом были создание «Великого Рейха», завоевание жизненного пространства для «великой Германской нации», что никак не укладывалось в рамки Версальской системы. В результате политики «умиротворения агрессора», проводимой западными странами, которая выразилась в «Мюнхенском сговоре», 15 марта 1939 года части вермахта вступили в Прагу, и Берлин объявил об окончательной ликвидации суверенной Чехословакии... Чехию и Моравию включили в состав Третьего рейха как «протекторат Богемия и Моравия», автономную с октября 1938 года. Словакию ещё накануне, 14 марта, провозгласили «независимой», но отдавшейся «под защиту и покровительство» Германии.
22 мая 1939 года министры иностранных дел Германии и Италии, Риббентроп и Чиано, подписали та называемый Стальной пакт – договор, в соответствии с которым обязались «совместными усилиями выступать за обеспечение своего жизненного пространства».
Учитывая наличие похожей, координированной с Германской политикой, позиции Японии на Дальнем Востоке, положение СССР с точки зрения стратегической ситуации было очень опасным. Пожалуй, такая опасность впервые нависла над советским государством со времён гражданской войны и интервенции. В таких условиях советская дипломатия предпринимала многочисленные попытки создать систему коллективной европейской безопасности с участием всех заинтересованных в защите от германской агрессии стран. Летом 1939 года таких стран в Европе осталось не так много. В первую очередь Франция. Кроме этого – Англия, Польша и СССР. Именно они являлись главными стратегическими направлениями для германской армии. Логично, что советская дипломатия предлагала сформировать конкретный, закрепленный чётко прописанными международными договоренностями, план совместных боевых действий против предполагаемого агрессора.
Оставим историю тайных «заигрываний» с Гитлером представителей Англии и Франции, а также попытки Польши поучаствовать «за германский счёт» в разделе Европы. Это тема отдельного разговора. Существенным для оценки Пакта 23 августа 1939 года является то, что продолжавшиеся в течении августа 1939 года московские переговоры между представителями Англии, Франции и СССР, не привели к ожидаемому военному союзу, который мог бы предотвратить разрастание германской агрессии в Европе! И не могли привести, если учитывать то, что ни Англия, ни Франция, даже не собирались «связывать себя узами какого-либо договора», а их военные миссии вообще были лишены полномочий делать это. Им было дана рекомендация лишь затянуть переговоры.
В результате Советскому Союзу ничего не оставалось делать (если он хотел продолжить своё существование!), как откликнуться на инициативу германской дипломатии и заключить договор о ненападении. Утром 23 августа 1939 года рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп прибыл в Москву. Днём начались переговоры, продолжавшиеся всего три часа, а вечером того же дня столь известный договор был подписан. В ночь на 24 августа в Кремле был дан ужин в честь этого события, на котором, между прочим, «При прощании господин Сталин обратился к имперскому министру иностранных дел со следующими словами: Советское правительство относится к пакту очень серьёзно. Он может дать честное слово, что Советский Союз никогда не предаст своего партнёра».
У Сталина иллюзий не было
Вряд ли имеют под собой основание попытки обвинить Сталина в симпатии к Гитлеру и германскому национал-социализму, как причине его дипломатических движений навстречу будущему противнику, навстречу «дружбе» с ним (28 сентября 1939 года СССР и Германия заключили договор «О дружбе и границах»). Руководитель советского государства никогда не питал иллюзий по поводу сущности германской политической доктрины. И если уж сравнивать договорённости Гитлера и Сталина с аналогичными соглашениями Наполеона и Павла I в конце XVIII, то сравнение будет не в пользу последнего. Сталин, в отличие от российского императора, сумел рассмотреть агрессивную сущность «объединителя» Европы. В беседе с Писателем Г. Уэллсом 23 июля 1934 года он так оценивал фашистов:
«Фашизм есть реакционная сила, пытающаяся сохранить старый мир путем насилия. Что вы будете делать с фашистами? Уговаривать их? Убеждать их? Но ведь это на них никак не подействует».
А ведь именно уговорами и убеждениями Англичане и Французы пытались избежать немилости со стороны Германии, в чем и состояла их политика «умиротворения агрессора». К чему это привело — известно. Предупреждение Сталина услышано не было.
Далее, в беседе с американским журналистом Роем Говардом на его вопрос о вероятных очагах возникновения новой войны Сталин сказал: «Имеются, по-моему, два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии… Второй очаг находится в зоне Германии». И характеризуя Гитлера – «Как видите, даже тогда, когда господин Гитлер хочет говорить о мире, он не может обойтись без угроз. Это – симптом». Беседа была опубликована в «Правде» 5 марта 1936 года и эти оценки были известным не только общественности, но и всем «заинтересованным лицам».
Если же говорить об агрессивных намерениях СССР в рамках коммунистической идеологии, выраженных в идее мировой революции, то здесь всё не так просто, как это пытался представить еще Виктор Суворов и его духовные последователи. Действительно, советская коммунистическая доктрина предполагала неизбежность победы социализма во всем мире. Но речь при этом шла не об агрессии против государств или наций, а о наступлении на капитализм как на ущербный и опасный, с точки зрения социалистов, способ жизненной организации (как современно звучат эти слова!). В той же беседе с Говардом Сталин именно капитализм назвал главной причиной современной военной опасности. Такая позиция советского государства, конечно, была хорошо известна на Западе, ведь еще в «Декларации трудящегося и эксплуатируемого народа» было закреплено далеко не безопасное для капиталистического мира стремление: «… Как первый удар по международному банковскому финансовому капиталу 3-й Съезд Советов рассматривает Советский закон об аннулировании (уничтожении) займов, заключенных правительством царя, помещиков и буржуазии, выражая уверенность, что советская власть твердо пойдет по этому пути вплоть до полной победы международного рабочего восстания против ига капитала».
При этом И.В. Сталин неоднократно подчеркивал, что мировая революция не может выступить как единовременный акт, а должна явиться результатом самостоятельной борьбы рабочего класса внутри каждой из стран. Отвечая на вопрос Роя Говарда о намерении Советского Союза произвести мировую революцию, он прямо отрицал такую возможность: «Экспорт революции – это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведет свою революцию, а ежели не захочет, то революции не будет». Георгий Димитров вспоминал, как на приеме в Большом театре 21 января 1940 года Сталин говорил: «Мировая революция как единый акт – ерунда. Она происходит в разные времена в разных странах». Хотя при этом добавил, имея ввиду, вероятно, советско-финляндскую войну: «Действия Красной Армии – это также дело мировой революции».
Именно идея мировой революции стала «камнем преткновения» в оценках обратной стороны Пакта 23 августа 1939 года – так называемого секретного дополнительного протокола. Критики советской дипломатии напрямую связывают его подписание со стремлением осуществить передел мира в целях распространения коммунизма на территории половины Европы.
Историк Михаил Мельтюхов считает, что упрёки в адрес советского правительства, выражающие недовольство «поиском выгоды», несостоятельными: «Понять логику подобных упрёков невозможно, поскольку вся международная политика строится именно на таких методах. Было бы странно, если бы Москва в 1939 г. старалась добиться соглашения на невыгодных для себя условиях».
Исходя из сугубо национальных интересов
Но то, что кажется странным нормальному российскому историку, никак не укладывается в уме тех представителей общественно-политического «бомонда», которые во главу угла привыкли ставить интересы «мирового сообщества». Эту точку зрения на внешнюю политику Сталина предельно откровенно выразили исследователи А.Н. и Л.А. Мерцаловы:
«Примерно последние 30 лет своей жизни он (Сталин) последовательно проводил курс на захват и упрочение личной власти, ни во что не ставя интересы советского народа и мирового сообщества».
А генерал-майор в отставке, президент региональной общественной организации «Генералы за демократию и гуманизм», доктор философских наук Ю. Я. Киршин в 2006 году, призывая Россию извлечь уроки из предвоенной внешней политики, вообще написал следующее:
«Извлечение уроков для РФ предполагает: …укрепление и развитие союзнических отношений с НАТО, нацеленных на то, чтобы эта организация изменяла свои функции, чтобы она стала инструментом миротворчества и стабильности».
Не правда ли – это словоблудие сильно напоминает политику «умиротворения агрессора»?!
Как отмечает М. Мельтюхов:
«Вместе с тем следует отметить, что фотокопии секретных протоколов 1939 г. до сих пор не публиковались, что дает основания для различных предположений относительно аутентичности опубликованного текста… хотя они фигурируют в довольно большом количестве как советских, так и германских дипломатических документов 1939—1941 гг., что однозначно подтверждает их существование, но не решает проблему аутентичности текста».
Даже комиссия А.Я. Яковлева не смогла найти подлинники документов:
«Подлинники протокола не обнаружены ни в советских, ни в зарубежных архивах. Однако графологическая, фототехническая и лексическая экспертизы копий, карт и других документов, соответствие последующих событий содержанию протокола подтверждают факт его подписания и существования».
Но вопрос даже не в этом. Вопрос в том – порождает ли существование этих секретных протоколов необходимость морального покаяния и юридической ответственности со стороны СССР и его правопреемника – России – перед пресловутым «мировым сообществом»? Ведь как отмечает М. Мельтюхов: «секретный протокол к советско-германскому договору также носил достаточно аморфный характер. Хотя в нем зафиксировано разграничение «сфер интересов» сторон на случай «территориально-политического переустройства» региона, но никаких реальных территориальных изменений или оккупации «сфер интересов» он не предусматривал. Так же он не порождал никаких юридических последствий для третьих стран».
Интересно, что и съезд народных депутатов СССР в декабре 1989 года заслушав доклад А.Н. Яковлева, посвященный событиям полувековой давности, так же не усмотрел в секретных протоколах каких-либо юридических последствий: «Протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами». Главная же претензия съезда заключалась в том, что эти протоколы «были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств». Опять «другие государства» и «мировое сообщество». А ведь Сталин и не скрывал своего внешнеполитического кредо, озвученного в отчетном докладе XVII съезду партии 26 января 1934 года: «Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР».
Конечно, такое заявление сегодня воспринимается как проявление макиавеллизма и «имперскости», но надо иметь смелость прямо сказать: без таких императивов мы не выиграли бы войну, которую нам навязали. Только победное окончание войны и десятилетия мирного существования довели степень политического инфантилизма некоторых «общественных деятелей» до уровня сожаления о не использовании в годы войны ненасильственных методов сопротивления. Как пишет уже упоминавшийся Ю.Я Киршин: «…большевики не смогли взять на вооружение концепцию ненасилия, разработанную и используемую М. Ганди, которую можно в определенной мере было использовать на оккупированных территориях в годы Великой Отечественной войны. Используя ненасилие в качестве формы борьбы с фашизмом, можно было бы спасти от фашистов многих евреев, семьи коммунистов, военнопленных, как это было, например, в Бельгии».
Излишне говорить о том, как далеки подобные рассуждения от суровой реальности международной обстановки конца лета 1939 года. Да и история Бельгии, при всём к ней уважении, все же не критерий сопротивления и борьбы за независимость. Поэтому оценить события, произошедшие 23 августа 1939 года, можно лишь учитывая специфику конкретно-исторической ситуации, в которой в этот момент оказался Советский Союз. С этой точки зрения Пакт о ненападении с Германией и секретный дополнительный протокол (если он всё же существовал) необходимо рассматривать как вынужденный, но безальтернативный дипломатический шаг советского правительства. Его цель – выиграть время для подготовки к масштабной мировой войне, которая ставила (и это уже тогда было очевидно) под угрозу само существование СССР как независимого государства. Никто при этом не рассчитывал на какую-то действительную «дружбу» с германским национал-социализмом. Это понятие вообще чуждо реальной международной политике, о чем говорил ещё император Александр III. Всем участникам событий было очевидно, что эти договоренности носят временный характер. Кстати после вступления СССР во Вторую мировую войну в Лондоне 30 июля 1941 года премьер министром Польши В. Сикорским и послом СССР И.М. Майским в присутствии Черчилля и Идена было подписано советско-польское соглашение, первый пункт которого гласил: «Правительство СССР признаёт советско-германские договоры 1939 г. относительно территориальных перемен в Польше утратившими силу».
Так что непримиримым критикам любых мероприятий сталинского правительства можно посоветовать более спокойно взглянуть на вещи и признать, что и Пакт 23 августа 1939 года и последующие за ним события (включая и Великую Отечественную войну) были нормальными средствами борьбы за существование собственного государства. Когда возможности этих средств в форме дипломатических усилий иссякли, мир вступил в фазу активного военного противостояния фашистской агрессии. И не нужно забывать, что во главе этого противостояния стоял Советский Союз.
Владимир Сомов, специально для «Посольского Приказа»
