Об одной исторической фальшивке, приписываемой советской эпохе
Прошло уже более семидесяти лет с той поры, как отгремели первые битвы Великой Отечественной войны, завершившиеся поражением приграничной группировки сил РККА, но, тем не менее, заложившие базис закономерной победы советского народа над вторгшимся захватчиком. С момента распада СССР и с приходом на смену партийной цензуре безграничной свободы слова, ранее стройное и понятное изложение событий — внезапное нападение, неготовность СССР к войне, подавляющее превосходство противника в живой силе и технике — оказалось совершенно не способно противостоять беспрецедентным по выводам и безапелляционным по форме изложения фантазиям сбежавшего за прелестями рая общечеловеческих ценностей бывшего сотрудника советской военной разведки господина Резуна-Суворова.
Привыкшие к тишине архивов и кулуарности обсуждений своих исследований советские историки, даже самые именитые, оказались совершенно безоружны против площадного хама, чуть больше чем с ногами влезшего в святая святых советской истории и громогласно объявившего её лживой пропагандой, в результате чего сама наука быстро утратила лоск элитарности.
Не получив должного отпора и не будучи призвано к ответу, воинствующее невежество, оседлавшее первую волну десоветизации, стало выдавать на-гора всё больше подробностей ранее известных событий, совершенно безнаказанно меняя акценты и подтасовывая факты. Прежде хорошо знакомая каждому советскому школьнику Великая Отечественная война в мгновение ока превращалась в нагромождение «белых пятен» и «чёрных дыр», приносивших авторам, «срывавшим» с последних «покровы тайны», славу «ведущих историков антисталинистов» и значительные гонорары за тиражи псевдоисторического мусора, в котором всю вину за разразившуюся катастрофу возлагали на руководство СССР и лично товарища Сталина.
Объявив военное и политическое командование страны бездарным, авторы сего ширпотреба наперебой предлагали своим читателям новых героев — профессиональных военных, в лучших традициях лермонтовского определения «слуга царю — отец солдатам», но, естественно, совершенно безосновательно подвергшихся гонениям и репрессиям со стороны завистливой большевистской номенклатуры.
Одно из таких откровений касается 12-й армии Киевского Особого Военного округа, которой командовал генерал-майор Павел Григорьевич Понеделин, вернее, об участии этой армии и её командующего в приграничном сражении лета 1941 года.
Броня была крепка, и танки были быстры
Традиционно, данное откровения «ведущих историков» выдержано в истеричных тонах с зашкаливающим уровнем эмоций. Вот яркий образчик:
«12-я армия, имевшая в своем составе стрелковые дивизии и механизированный корпус, в стадии формирования вступила в бой в первые дни Великой Отечественной войны. Генерал П.Г. Понеделин выполнял, как мог „бредовую“ директиву Сталина от 24 июня о переходе в контрнаступление и переносе боевых действий на территорию противника. Это его 99-я дивизия вышибла немцев из Перемышля, это его солдаты ложились на землю у погранзнаков, не отходя без приказа ни на шаг.
Весь июль 1941 года 12-я армия, упорно сопротивляясь, отступала на юго-восток в бесконечных боях. За Уманью, возле села Подвысокое, она попала в окружение. Кольцо окружения сжималось…
7 августа пришла беда. Колонна штаба армии на опушке леса вблизи села Подвысокое напоролась на засаду. Генерал П.Г. Понеделин отстреливался из пистолета, пока не кончились патроны. Завязалась короткая рукопашная схватка. Его сбили на землю, заломили назад руки. Оглушенный ударом был схвачен и командир корпуса этой армии — генерал-майор Н.К. Кириллов...»
Естественно, по версии «ведущих историков антисталинистов», дабы скрыть от советского народа истинные причины катастрофических поражений РККА на начальном этапе войны, сталинское окружение было занято поиском виновных из числа армейского руководящего состава. Кандидатура генерал-майора Понеделина вполне подходила для подобного «судилища», потому, после освобождения из плена в 1945 году Павел Григорьевич будет заключен под стражу, против него будет возбуждено уголовное дело и 25 августа 1950 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорит его к расстрелу.
Однако, не будучи знакомым с материалами уголовного дела, а так же принимая во внимание, что ни один из авторов, щедро рассыпающих проклятия в адрес руководства СССР, столь сурово покаравших «ни за что» не одного «героя», так же не приводят в подтверждение своих версий выдержки из такового, я не буду давать оценок этому событию. Мой исследовательский интерес лежит в иной плоскости: понять, действительно ли военный талант генерал-майора Понеделина не мог быть реализован из-за стечения обстоятельств — «злой судьбы», или констатировать факт, что применительно и к нему уместны упоминающиеся в документах начала войны и халатность, и беспечность, и потеря управления войсками, приведшие большое количество советских людей к гибели и плену. И вот здесь, как раз, картина складывается совсем иная, нежели в приведённом выше отрывке...
Что же это за 12-я армия, «в стадии формирования вступившая в бой в первые дни Великой Отечественной»? Познакомимся:
«12-я армия была сформирована в ноябре 1918 года в составе Южного фронта и сразу приняла участие в боевых действиях на Северном Кавказе и в Закавказье. В марте 1919г. армия расформировывается.
Её второе формирование произошло в июне 1919г. на базе частей 1-й и 3-й Украинских армий. В составе Западного, Южного, Юго-Западного фронтов соединения и части армии вели боевые действия с войсками атамана С.Петлюры, генерала А.И.Деникина. В 1920г. армия действовала против белополяков, освобождала Киев, территорию Правобережной Украины, вела бои с войсками генерала П.Н.Вранглея.
В декабре 1920г., в связи с окончанием Гражданской войны, армия была расформирована.
Третье формирование началось в 1939г. на территории Украины. В составе Украинского фронта войска армии в сентябре 1939г. принимали участие в освободительном походе в Западную Украину.
Перед войной её соединения дислоцировались на левом фланге КОВО, прикрывая 500-км участок государственной границы от Творильне до Липкан. Основное внимание уделялось прикрытию станиславского и черновицкого направлений.
Войска армии имели оперативное построение в два эшелона: в первом располагались пять стрелковых и горнострелковых дивизий, во втором – 16-й механизированный корпус и 58-я горнострелковая дивизия.
Штаб армии располагался в городе Станиславе».
Возглавлявший её генерал-майор Павел Григорьевич Понеделин к началу войны был опытным и грамотным военным (насколько можно было считать опытным и грамотным командующим любого советского офицера высшего звена, и я не вижу различия в знаниях и навыках, к примеру, между Понеделиным и Музыченко, или Потаповым, или Власовым, или Рябышевым, или Рокоссовским и т.д.): за его плечами и участие на командных должностях в Гражданской войне, и академия РККА имени Фрунзе, и советско-финская война, другими словами – опытный командир во главе неплохо вооружённой армии...
Но вернёмся к самой 12-ой армии. Что мы видим? Во-первых, стрелковой дивизий с номером 99 в числе войск Павла Григорьевича не было, так как она не входила в состав 12-й армии. Скажу даже больше: 99-я стрелковая дивизия Киевского Особого Военного округа несла службу в рядах 26-й армии КОВО и в современной российской историографии имеет неформальное именование «власовская», так как в далёком уже для нас январе 1940-го года, после возвращения из командировки в Китай, Андрей Андреевич Власов принял под своё командование сие воинское подразделение, и очень преуспел на ниве приобщения оного к суровым, тяжким, но необходимым дисциплинам воинской премудрости. Как утверждают исключительно правдивые «ведущие историки антисталинисты», всего за несколько месяцев дивизия стала лучшей в РККА. Но это уже другая история. Вот только очень хочется понять: зачем авторам процитированного выше отрывка нужно приводить пример исключительной доблести и мужества бойцов Красной Армии, к командованию коими руководящий состав 12-й армии отношения не имел?!
Во-вторых, ни о какой «стадии формирования» речи не идёт — дивизии и корпуса нормально укомплектованы, чтобы достойно встретить врага. Впрочем, может быть, автор антисталинского опуса имел в виду, что войска не были отмобилизованы? Но тогда чем же 12-я армия отличалась от любой другой армии Киевского военного округа? Имеющийся некомплект мирного времени (по разным источникам он составлял от 20 до 30%) предстояло восполнить за счёт местного призывного ресурса. Вот что об этом пишет один из участников тех событий Николай Николаевич Иноземцев:
«Ночью же к нам прибыло пополнение — мобилизованные из числа местного населения. Тщательного отбора они не проходили, порядочно было кулачества, да и вообще люди были настроены против войны — безразлично какой, тем более, что рядом находились их семьи и хозяйства. Призыв этой, очень неустойчивой, массы в армию был большой ошибкой и фактически только ослабил армию, частично вооружил наших врагов нашим собственным оружием…».
Но это будет понятно потом, когда уже вокруг начнут рваться бомбы и снаряды, будут погибать люди и в военных мундирах, и в крестьянском одеянии, когда смерть будет забирать всех подряд, без разбора веры и национальности. И раз уж я упомянул о смерти, что скоро придёт на нашу землю собирать богатый урожай, пора переходить к описанию боевых действий 12-й армии пока ещё Киевского Особого Военного округа.
В ожидании боя
22 июня – началась война. Вот как это выглядело в изложении начальника штаба 12-ой армии генерал-майора Баграта Арушаняна:
«Наша армия по плану штаба Киевского Особого военного округа (КОВО), имевшая два стрелковых и один механизированный корпуса, должна была прикрыть станиславское и черновицкое направления. Военный совет и штаб армии разработали подробный оперативный план прикрытия государственной границы. Согласно этому плану армия имела оперативное построение в два эшелона: первый составляли стрелковые корпуса для создания прочной обороны, второй — механизированный корпус для нанесения мощного контрудара в случае прорыва противника…
22 июня активных действий против войск армии противник не предпринимал (выделено мной — В.Ш). Из штаба округа, преобразованного в этот день в Юго-Западный фронт, и штаба 26-й армии нам сообщили, что немецко-фашистские войска развернули наступление в полосе армии, особенно ожесточенные бои идут за Перемышль. Его успешно обороняла 99-я стрелковая дивизия. Атаки частей 52-го корпуса, стремившихся прорвать оборону к югу от Перемышля, в том числе и нашей 192-й дивизии, были отражены…»
Глазами солдата начало войны на этом участке границы выглядело так (из книги Николая Николаевича Инозецева «Фронтовой дневник»):
«22 июня.
Не успел еще как следует заснуть, как слышу:
— Подъём! Тревога!
Ребята ругаются, ворчат:
— Ну, вот и здесь не смогли обойтись без тревоги...
Забираем приборы, личное имущество. Идем на коновязь, седлаем лошадей. Прибегают начальник разведки лейтенант Бобров и начальник штаба лейтенант Медяк. Приказано снять палатки и забрать полностью все имущество. Минут через тридцать дивизион вытягивается на шоссе. Никто ничего толком не знает. Известно только, что должны следовать к месту своего постоянного расквартирования в Турке. Одни говорят о больших маневрах, другие — о предстоящих мобилизационных мероприятиях крупного масштаба…
Возвращаюсь в хвост дивизиона, к повозке старшины. Здесь же кузнец. Передаю ему лошадь, сам стою рядом, разговариваю со старшиной Пинчуком. Он говорит мне:
— Смотри, как низко летит самолёт!
Действительно, над долиной довольно низко пролетает самолет темно-стального цвета, двухмоторный штурмовик. Вот он подходит к колонне, спускается еще ниже, у обоих моторов появляются белые искорки — звука еще нет, его не слышно. И почти одновременно на шоссе, и рядом с ним, буквально у наших ног, поднимается пыль, как от отдельных крупных капель дождя. Крик:
— Ложись!
Люди бросаются на землю, лошади — в сторону. На обоих крыльях — свастика. Кто-то до этого крикнул:
— Не бойтесь, это — учебный обстрел!
А теперь молчание полное. Над головой колонны самолет стал резко подниматься вверх и ушел в горы.
Лица у всех чрезвычайно бледны, многие еще дрожат. Так не хочется верить, что это война! Но раздумывать некогда — на земле много раненых и людей, и лошадей, да и налет каждую минуту может повториться.
Раздаются привычные слова команды. Все начинают ловить разбежавшихся лошадей, ставить перевернувшиеся повозки, подбирать раненых. Только что имевшая место полная растерянность уже незаметна — сказывается воспитание, полученное за полуторагодовое пребывание в армии.
Подсчитываются потери: 4 убитых, 17 раненых. Очень много выведенных из строя лошадей. В полковых батареях, по которым начался обстрел, потери значительно больше.
Дивизион уже двигается расчлененным строем, поорудийно, ведя разведку и непрерывно наблюдая за воздухом, выслав передовые разъезды, — война началась, теперь всего можно ожидать.
Два коротких слова. Они так часто повторялись, казались неизбежными, и в то же время так неожиданны в эту минуту. Смотришь на окружающие лица: они так знакомы, и в то же время в них появилось что-то новое, все стали взрослее, задумчивее. Да, старому конец. Конец счастливой жизни, конец мечтам и чаяниям, еще год назад таким близким. Война!..
Получаю приказ от командира дивизиона капитана Трофимова и пом. нач. штаба полка ст. л-та Иванова отвезти боевое донесение в Сколь, генерал-майору артиллерии Резниченко, начальнику учебного сбора, которому мы временно подчинялись. Выбираю себе самую выносливую лошадь, зная, что ехать придется километров 40–50, большей частью крупной рысью, отмечаю на карте маршрут движения дивизиона и прощаюсь с ближайшими приятелями… Вот, наконец, и Сколь. Подъезжаю к дому генерал-майора, требую у караульного, чтобы он его немедленно разбудил. Проходит несколько минут, генерал выходит ко мне в брюках и ночной рубахе ( выделено мой – В.Ш.). Передаю ему донесение. Он смотрит широко открытыми глазами, спрашивает у меня: „Это — правда?“ Я не нахожу даже, что ему ответить, он сам бросается к телефону и начинает звонить по всем сразу. Получаю приказание догнать дивизион. Отъезжая, слышу бомбежку. Вероятно, бомбят парк артполка, стоявшего рядом с нами…»
Как видим, генерал ведёт себя не самым лучшим образом. Начало войны застало его врасплох, отсюда и его суетливые действия. Это очень важно для понимания дальнейших событий...
Итак, 22 июня войска 12-ой армии были подвергнуты нападению с воздуха и малозначительными силами сухопутных войск противника, чьи атаки были отбиты. Атаки противника были организованы в месте стыков 12-й армии с 26-й армией Юго-Западного фронта, и 18-й армией ОдВО (Южный фронтом Одесский Военный округ станет только 24 июня 1941 года). Вот что пишет начштаба о дневных боевых столкновениях:
«На левом фланге гитлеровцы начали наступление главными силами двумя днями позже. К этому времени наши войска заняли оборону и оказали врагу организованное сопротивление. Правда, создав огромное превосходство в силах, ему удалось было ценой больших потерь вклиниться в нашу главную полосу на хотинском и сторожинецком направлениях. Однако решительными контратаками резервов 17-го корпуса и частей второго эшелона армии противник был разгромлен, а остатки отброшены на исходные позиции. В ходе нанесения контратак некоторые наши части перешли государственную границу, но вскоре были возвращены, поскольку приказ Наркома обороны переход границы запрещал. К исходу четвертого дня войны соединения армии продолжали прочно удерживать занимаемые полосы…».
То есть ничего страшного, а тем более – катастрофического на участке 12-ой армии в самом начале войны не произошло. В последующие несколько дней 12-ая армия в активных действиях Юго-Западного фронта участия не принимала (наверное, слава Богу, что не принимала — уж больно растерянным выглядел сам командарм, и страшно подумать, что было бы при таком руководстве с армией, окажись она на острие вражеского удара).
А пока армия продолжала находиться на своих позициях. Воспоминания Николая Николаевича Иноземцева дополняют эту картину:
«Вот и место, где должны расположиться тылы: кухни, обозы, боепитание. Наблюдательные пункты на 4 километра впереди. Занимаем наблюдательные пункты с полной маскировкой, согласно всем правилам, в сумерки. Окопы и блиндажи были здесь приготовлены еще за несколько месяцев, остается только кое-что подправить. У меня основная работа — привязка боевого порядка дивизиона — тоже была сделана заранее, координаты реперов, ориентиров и мест, где потребуется сосредоточить огонь всего дивизиона, — известны. Работаю с начальником штаба по подготовке данных, готовлю некоторые дополнительные данные для ночной стрельбы.
Утром к большому своему удивлению увидел, что на всех трех ячейках командного наблюдательного пункта стоят вехи. Это, безусловно, поработала чья-то вражья рука, так как эти вехи прекрасно видны с высот, расположенных уже за Саном, то есть на немецкой стороне. Что же, вечером НП придется менять.
Днём привели одного странного субъекта, упорно пасшего скот рядом с пунктами. Здоровый, полный, но одет в какую-то рвань. Повели на допрос в Аютовиску, городок, расположенный в двух километрах от нас, где, кстати, помещался штаб погранотряда. По дороге спрыгнул в обрыв, думал сбежать. Пристрелили…
На границе пока ничего особенного нет. Изредка легкая перестрелка у пограничников, а так война ни в какой степени не чувствуется. Правда, доносятся отзвуки артканонады: это Краснознаменная 99-я дивизия удерживает Перемышль от трех немецких дивизий. Наша дивизия занимает очень большой участок — 60 км по фронту. Фактически мы составляем мелкие группы прикрытия на особо важных участках; сплошной линии обороны нет. Но и немцы здесь, по-видимому, больших сил не имеют…»
В общем, боёв нет, немцы «больших сил не имеют», но ведут активную подрывную деятельность, используя имеющиеся диверсионные группы и местных жителей...
Командир — отдельно, солдаты — отдельно
Приказ на отход командарм-12 получит только поздним вечером 26 июня, когда возникнет опасность окружения из-за глубокого прорыва противника на стыке 5-ой и 6-ой армий Юго-Западного фронта. Там льётся кровь, идут жесточайшие бои, дороги забиты брошенной в бесполезных метаниях техникой и колоннами беженцев. А в расположении 12-ой армии тихо и, по сравнению с творящимся под Луцком и Бродами, совершенно спокойно, но стоявшая на границе 192-ая дивизия уже начала «отход»... Обратимся опять к воспоминаниям Николая Николаевича Иноземцева:
«26 июня.
Село Опака. Большие высоты, покрытые лесом, среди них — дорога к Бориславу. Командирская разведка идет вперед. Командир дивизиона показывает лейтенанту Медяку и мне расположения огневых позиций и районы наблюдательных пунктов. Указываю места командирам огневых взводов, затем еду на опушку, где расположилось управление дивизиона. На ночь выставляем кругом секреты... Ориентируюсь. Начинаю привязку …Засек ориентиры, Лапидус привязал огневые. Данные готовы. Сменяю Долгого у стереотрубы. Вот по дороге с холма, расположенного впереди нас, километра на полтора-два, движется колонна пехоты. Передовая разведка, головной отряд, боковые походные заставы, — в общем, порядок полный. Свои или немцы? Связываемся со стрелковыми ротами, расположенными у подножия нашей вершины. Их передовые секреты передают, что идет 753 полк полковника Новикова. Он проходит дальше и занимает оборону по направлению от нас к Дрогобычу.
О немцах никаких сведений нет. Идет спокойная, нормальная жизнь. Ночью же — ожесточенная ружейная и пулеметная стрельба. Ее вызвали действия небольшого отряда — не то немецкой разведки, не то сбежавших с оружием дезертиров из местного населения. А, главное, — неразбериха. Недостаточная обстрелянность. Каждый куст кажется в темноте человеком, каждый шорох — шагами.
Утром меняем НП. Выносим его на опушку леса. Я склеиваю полученные в штабе карты. Могучий налаживает приемник. Он достал его во время поездки по окружающим селам в поисках кухни, отставшей во время движения. Многие немецкие станции работают на русском языке. Немцы объявляют, что 15 июля будут в Киеве, говорят о бесцельности и бесперспективности борьбы. Мы смеемся, но настроение плохое. Отступление идёт по всему фронту…» .
То есть, части отходят не после воздействия противника и без его фронтального нажима. Кстати, к началу войны против себя части 12-ой армии имели лишь четыре венгерские охранные дивизии, которым территории Западной Украины отдали без боя. Где враг – не известно. Продолжим чтение:
«30 июня.
Едем по дорогам, прекрасно знакомым со времени румынского похода. Вместе с нами — командир дивизии, генерал-майор Привалов. Он, как и всегда, энергичен, спокоен, даже весел…
Входим в Яблонов. Улицы пусты, нигде не видно ни души. Торопливо проходят стрелковые взводы и роты. Народу не хватает, дивизия должна оборонять район около 30 километров. На площади занял боевой порядок корпусной 152-миллиметровый дивизион… На кладбище — командный пункт. Ждем немцев. Получены сведения, что они заняли соседнее село, в 5 километрах от нас. Решили их выбить оттуда. Наша 1-я батарея подтягивается вперед, начинает бить по окраине села. Немецкие пулемёты строчат по нас, пули шлепаются в орудийные щитки, не причиняя вреда. Прямой наводкой бьют два орудия. Пулеметы один за другим умолкают. По селу бьют корпусники. Снаряды рвутся, поднимая в воздух столбы земли, деревья, хаты. Одна стрелковая рота занимает село, добивая оставшихся немцев. Удача полная, настроение прекрасное.
Ночью получаем приказ отходить к Гусятину… Все замерло, — впереди немцы выбросили десант, взорвавший железнодорожный путь. Стоят, поблескивая на солнце, два эшелона с новенькими орудиями разных систем. У нас глаза разгораются, но взять нельзя — приказа нет. А хорошо бы сменить наши горняшки! Рядом стоят транспорты с боеприпасами …транспорт с авиабомбами... С ужасом думаешь, что здесь будет, если прилетит авиация…»
То есть, первое огневое соприкосновение с противником происходит только через неделю после начала войны, и выглядит простой задачей даже для начинающего командира – молодого лейтенанта.
Очень жаль, что автор не поведал читателям судьбу тех самых орудий, на которые «глаза разгорались», впрочем, думаю, она ему на тот момент была неведома, и книг с фотографиями огромного количества брошенной боеспособной советской техники он в руках не держал. Кстати, это только замечание, но войска, чей выход к рубежам старой границы описывает Иноземцев, в страшных июльских и августовских боях под Уманью будут испытывать невероятный оружейный голод. Тогда Военные советы 6 и 12-й армий доносили командующему Южным фронтом и в Москву Государственному Комитету Обороны: «Положение стало критическим. Окружение 6-й и 12-й армий завершено полностью. Налицо прямая угроза распада общего боевого порядка 6 и 12-й армий на два изолированных очага с центром в Бабанка, Теклиевка. Резервов нет. Просим очистить вводом новых сил участок Терновка, Новоархангельск. Боеприпасов нет. Горючее на исходе…» .
Но ведь в июне армия отступала более-менее спокойно, без особого нажима со стороны противника. Возникает закономерный вопрос — что же мешало командарму Понеделину вывезти хотя бы часть драгоценного военного имущества? Почему он это не сделал?
Хочу ещё отметить, что к 30 июня, на старую государственную границу 12-я армия вернулась, имея в своём составе всего один 13-й стрелковый корпус, и отдельную 58-ю горно-стрелковую дивизию. И это совсем не потому, что остальные армейские подразделения — 17-й стрелковый и 16-й танковый корпуса, входившие на начало войны в состав армии — погибли в кровопролитных боях «За Родину! За Сталина!», устлав костями своих солдат и брошенной техникой плодородные украинские земли.
Нет, причина куда более прозаична: 26 июня 17-й стрелковый корпус, 16-й механизированный корпус и 4 противотанковую артиллерийскую бригаду передают в состав 18-й армии Южного фронта, то есть из единственной, на тот момент, армии Юго-Западного фронта, что не вела боёв с коварным и безжалостным врагом, но уже начала «бодрый» марш вглубь страны, забрали боеспособные части туда, где кровь русского солдата уже текла рекой. И под другим руководством эти подразделения дрались просто отлично!
А штаб армии тем временем быстренько перебрался в тыл Юго-Западного фронта, умудрившись при этом — по некоторым сведениям — ещё... и потерять связь с оставшимся в его распоряжении корпусом! Самого документа об этом я не нашёл, однако косвенных свидетельств о потере управления войсками имеется достаточно...
Итак, какая же в итоге получается картина? Вопреки утверждениям антисталинистов, получается она очень неприглядная. Война для командарма Понеделина оказалась неожиданной, в первые её часы он даже растерялся. Никаких «героических» боёв с вторгшимся противником, вплоть до 26 июня, его армия не вела. Командарм вёл себя преступно пассивно, он практически не использовал «мирное» время для проработки действий войск при любом возможно развития событий, итогом чего стал беспорядочный отход войск, брошенная техника и военное имущество, а под конец — полная потеря связи с единственно оставшимся в его распоряжении корпусом. Поэтому финал боевой деятельности генерала стал по своему закономерным.
В конце июля — начале августа 1941 года, войска под командованием Павла Григорьевича Понеделина окажутся в окружении, а сам Павел Григорьевич попадёт в плен. Я сознательно не касаюсь этих событий, так как не считаю генерал-майора Понеделина виновным в окружении, пленении и гибели частей 6-й, 12-й, 18-й армий и частей 2-го и 16-го механизированных корпусов РККА под Уманью, сведёнными в июле в так называемую группу Понеделина.
Но справедливости ради стоит отметить, что путь к этой трагедии лежал именно через неразбериху, панику, хаос и потерю командующими армий — Понеделина в том числе — управления своими войсками в первые дни войны. Это и привело к трагедии Уманского окружения. И в этом плане претензии к генерал-майору Понеделину, которые, видимо, ему после войны предъявили следственные органы, вполне объяснимы и оправданы.
Виталий Шеремет, специально для «Посольского приказа»
