Исповедь русского «солдата удачи»
Мы познакомились с ним на курсах французского языка, где бывший россиянин Сергей, а ныне гражданин Франции Серж Л., «оттачивал» грамматику и умение писать, необходимые ему для работы в банке. Именно 4 месяца «за одной партой», общее советское прошлое и доверие друг к другу позволили мне взять интервью у одного из тех, кто не привык распространяться ни о себе, ни о своём боевом прошлом в составе... французского Иностранного легиона (?!).
«Я хотел жить, а не врать и воровать»
– Сергей, откуда ты родом и как оказался в Иностранном легионе?
– Я родился в 70-х годах прошлого века, в Ставрополье, в благополучной советской семье, я бы даже сказал, в очень советской семье, потому что моя мама была коммунисткой и краевым депутатом, причём идейной идеалисткой. Это когда ты «у корыта», но и сам не кормишься, и другим не даёшь. В итоге батя, когда началась перестройка, ушёл из семьи и занялся бизнесом, а я остался с матушкой и долго ещё с ней бодался...
– По поводу?
– «Кристальной совести», которая многих заставляла в её адрес крутить пальцем у виска, а меня – скрипеть зубами, ненавидеть её и насмешников. У отца был бизнес, коттедж, машина и вторая семья, а у нас – «трёшка» в девятиэтажке и уважение людей. Я ездил в вонючих маршрутках, а мои одноклассники и одногруппники, как минимум, – на «Ладах» или подержанных иномарках. Но что хуже всего, родная кровь дала себя знать. Окончив сначала агрономический, а потом экономический факультет, я начал работать в краевой администрации и там на себе понял, что такое гены...
Как и матушка, я оказался неспособным ни к «откатам», ни к взяткам, ни к воровству. С депрессухи начал было пить горькую, но надолго и тут не хватило, а в 27 лет поехал покорять Москву.
– Зачем?
– Мне хотелось иметь и крутые хату с тачкой, и клёвую «тёлку», и бизнес с перспективами, но без криминала. Я понял, что в нашем краю так не получится: либо сяду, либо сопьюсь. И помочь некому: мамаша – блаженная, папаша – отрезанный ломоть, а потому нужно штурмовать столицу. Но и там оказалась та же лажа: взятки, «откаты», разводилово и воровство, причём по-крупному и в красивых коробочках.
Я работал менеджером по французской косметике и парфюмерии со столичными сетевыми магазинами. Казалось бы, перспективы – «зашибись», но мне весь этот мухлёж стоял поперек горла. Я ездил за товаром в подпольные химлаборатории, где в настоящие фирменные флаконы и коробочки разливали «подвальный» парфюм, который потом впаривали по конкретным таким ценам наивным покупателям. Мне это скоро стало поперёк горла (спасибо матушкиным генам), у меня началась мания, когда подозреваешь всех и вся: продукты, товары, лекарства и медицину... Радости – никакой, дружба и любовь – по нулям. Безнадёга...
Подался в монастырь, где пробыл послушником почти полгода. Но примирения с собой и миром не произошло, началась «ломка», когда думаешь, что жизнь – г... Меня конкретно «колбасило», а тут ещё монахи подытожили: «Душа твоя – мятежная, неспокойная, и таковой ещё долго будет. Ищи свое место в миру»... Я много читал, и вот однажды на глаза попалась заметка про французский Иностранный легион. После долгой апатии впервые подумал: «Почему бы нет?».
– Вместо «воровать» – «убивать»? Это лучше?
– Легион – не криминальная банда, где мочат конкурентов. И там много работы, когда как раз охраняют и защищают, причём мирные объекты и жителей от головорезов и террористов. И там всё честно – работа, зарплата, льготы и бонусы. Меня устроило именно отсутствие вранья и перспективы, когда всё – в моих руках во всех смыслах.
Короче, в 30 лет я решил всё начать «с нуля»: на чужбине, в армии, во Франции или на краю света – не важно, главное – не здесь, где всё обрыдло и выбирать приходилось между бедностью или криминалом. Другого не видел, не получалось, и потому решил «рвать когти».
– А как же мама, друзья, девушка, привычное окружение?
– Мама, конечно, расстроилась, но не возражала. У нас с ней со школы – любовь на час и на расстоянии, то есть, чем дальше друг от друга, тем лучше. У отца – давно другая жизнь, друзей у меня не было, только приятели и коллеги, девушки – тоже, так что – никакой ностальгии. Что касается муштры, то в тот момент мне было так хреново, что физические страдания воспринимались как анестезия, чтобы не думать.
Короче, я решил – сейчас или никогда. Легион или я – конченый лузер.
– А язык-то хоть знал? Как попал во Францию и в легион?
– Язык – по нулям. Лопотал немного по-английски. Во Францию попал по обычной туристической визе: купил самый дешёвый автобусный тур в Париж, где находился один из вербовочных пунктов. Пришёл туда, «сдался» (отдал документы) и через два дня меня отправили в Обань, где все кандидаты в легионеры проходят отборочные тесты.
– И много там было народа? Из каких стран? Как вообще проходил отбор, если ты и другие такие же как ты, не знали французский?
– На каждое место в Легионе приходится от 8 до 10 человек со всех концов света: Африки, Азии, Южной Америки и, конечно, Восточной Европы. Особенно много украинцев, румын, болгар и поляков. Русских, белорусов и других бывших «советских» – в разы меньше. Я потом понял, почему...
– И почему же?
– Нас надо ну очень сильно припечь, когда полная «ж», кругом одна несправедливость. Из-за одного «бабла» наши не продадутся, во всяком случае я таких там не видел. Нам нужна идея или её попрание. Наших в Легионе уважают и берут в самое пекло, потому что знают: в спину не пальнём, на себе вытащим – словом, ценят за национальный характер. Там я впервые понял, что русский «мужик» – это респект и уважуха... На родине был чужим среди своих, а в Легионе сразу идентифицировался.
«Это было как в гестапо, но по-другому нельзя»
– И всё же, как вас отбирали?
– На отборочном пункте у всех новобранцев забирают документы и личные вещи, дают обмундирование и селят в небольшие комнаты в казармах. Дальше – медицинские, психологические и физические тесты. Никакой «хроники» типа гастрита-гепатита, диабета или аллергий, хорошие зубы и крепкие нервы. Вас осмотрят и ощупают, как лошадь, а для проверки нервишек – запрессуют физически и морально. Постоянно будут поднимать среди ночи, заставлять с булыжниками в рюкзаке подниматься «гусиным шагом» в гору... И много ещё чего, чтобы проверить на прочность. Но это – не от дури или беспредела, не от дедовщины. Всё это гестапо – справедливо и во благо: Легион – не курорт, люди служат потом в самых горячих и грязных точках, в полном дерьме, с дикими нравами и без признаков цивилизации. Без предварительной подготовки – не выдержать, лучше сразу валить...
– Говорят, что в Иностранном легионе – не место всяким «умникам», а ведь у тебя два диплома...
– Дело не в том, что там не любят умных, а в том, что легионер должен беспрекословно выполнять приказы, не обсуждать их и не обдумывать, а чётко и грамотно выполнять. Послабухи не будет: очень жарко, грязно, стрёмно и трудно всегда, пока ты там. Если ты готов к этой мужской работе без говорильни и умничаний – вперёд, с дипломом или без. Былые заслуги – не в счёт. Здесь и сейчас, и только там: как послужишь, то и заслужишь. Твои капиталы – в твоих мускулах, руках и ногах. Ты должен стать профессионалом, и каждый твой навык, бросок, выстрел – всё включено и оплачено.
– И как же оплачивается такая жизнь?
– Прошедшим «селекцию» новобранцам в обязательном порядке меняют все личные данные и выдают персональный военный паспорт, в котором – не только его изменённые имя и фамилия, но и новые имена родителей, место и дата рождения (Carte d’identit? militaire). Новоявленный легионер подписывает первичный контракт на пять лет, во время которых он ставится на полное довольствие и ему выплачивается ежемесячное жалование и разные надбавки: за службу за пределами Франции, за прыжки с парашютами и марш-броски, за «горячие» точки, за боевые действия...
В среднем даже у новобранцев во Франции в первый год набегает от 2 тысяч евро «чистыми» (питание и проживание – за счёт Французского государства), которые оседают на личном банковском счёте. У тех, кто служит за границами Франции – минимум от 3500 евро составляет только окладная часть, прибавьте к ней надбавки за звания, десантные прыжки, за климат, степень опасности, участие в боевых маршах и операциях: в «горячих» точках иногда набегает от пяти до восьми тысяч евро.
Я охранял космодром во Французской Гвиане, служил в Сомали, Эритрее и Центральной Африке и потому после пяти лет службы без напряга смог позволить себе все блага европейского обывателя: хорошую квартиру, машину, морской катер, накопления. Я зауважал сам себя за то, что не сломался, выдержал, и при этом всё честно: потом-кровью, марш-бросками по джунглям и болотам... Кстати, в Легионе я стал ещё и первоклассным водителем, причём на всех видах транспорта, включая тяжёлые грузовики и автобусы.
– А из чего складываются будни легионера?
– Да почти как в российской армии, с той разницей, что муштры ещё больше, марш-броски в полном экстриме – и по горам, и по долам, и по пустыням с болотами, все команды – на французском языке, и рукоприкладство, и отчаянный мордобой отцов-командиров – осознанная необходимость и «закаливание». Слабаки «ломаются» и отчисляются, выдерживают сильнейшие, в том числе – железные духом.
А вот дедовщины со стороны сослуживцев там нет и быть не может. Скажу больше. В случае конфликтной ситуации там не разбираются, кто прав, кто виноват и немедленно изгоняют всех участников разборок. На выяснение отношений там нет ни времени, ни сил. И главное: в джунглях, пустыне и любой дикой «заднице» нужна полная уверенность в тех, кто рядом. Обиды и месть сродни предательству, они вырываются «с корнем» и вместе с зачинщиками.
– Ты сдружился там с кем-нибудь?
– По вечерам у нас было свободное время. Сначала падали замертво и почти не общались, потом нашлись силы и для эмоций. Да, у меня именно в Легионе появились первые в жизни друзья. Мы с ними вместе даже ездили в отпуска (отпуск 45 дней. – Прим. ред.), и родители друзей принимали меня как родного.
– А кто были твои друзья?
– «Степняки» из бывшего СССР, испанец, перуанец и немец. Те, кто тоже не виляет по жизни.
«Я повидал такое, чего в телевизоре не увидишь»
– Что тебе довелось повидать за время службы в Легионе?
– Дикость, бедность и кишащую всякими тварями природу Южной Америки и Африки. Когда за каждой травинкой и листом тебя поджидает разная ползучая и ядовитая тварь. Дикая жара, когда всё плавится. И даже если вода, в неё – нельзя, сожрут крокодилы, пираньи или расплющат бегемоты. Когда за каждым комаром – малярия, а запахи вокруг – как в морге. Население – сплошь «беременное» от голода и рахита. Брюхи – раздувшиеся и почти фиолетовые, ноги – чёрные шланги, глаза – с жёлтыми гепатитными белками, а руки, как грабли, тянутся к машинам за крохами любой жратвы...
В Африке я впервые увидел, как из пластиковых бутылок делают обувь: кладут под БТРы, расплющивают, потом делают дырки и тростником привязывают к ступням. А грязь и вонь даже в столицах несусветные: моча, отбросы, кишечная труха, крысы, падаль и дети в одной канаве.
Адское зрелище... И ты можешь там сдохнуть, если не от пули, то от какой-нибудь твари или заразы. Потому и все эти изнуряющие тренировки, – чтобы не сломаться и выжить...
– Ради чего? Ради денег?
– Для себя, своего будущего, своей будущей семьи... Я не стал продлевать контракт после пяти лет службы: я доказал и себе, и другим, что не слабак, а дальше – извините, но каждому – своё. Война – не мое призвание, хотя если надо, могу. После гвианских и африканских ужасов мои мечты и амбиции упали до уровня простого обывателя: мир, дом, сад и жена с детишками, да побольше. В 37 лет я, наконец, женился и взял фамилию жены-француженки, у нас родился сын. Теперь я хочу одного – просто жить, работать, растить детей, а потом внуков...
– Убивать приходилось?
– Приходилось стрелять. Любой, кто был в «горячей» точке и на войне, поймёт меня без слов, но Легион – не «живодёрня», и вот этим я не занимался. Я делал свою работу. Всё.
«Я теперь француз по паспорту и в душе»
– Ты теперь – полноценный французский гражданин по паспорту. А по состоянию души? Что для тебя сейчас Россия?
– Возможно, я тебя огорчу, но и по паспорту, и по состоянию души я теперь – француз и бывший легионер. Для меня «семьёй» стали моя жена и её родные, а также бывшие сослуживцы. Ностальгии по родине не испытываю, а вот моя мадам «бредит» Россией, и именно она, к радости моей мамы, настояла на том, чтобы наш сын получил двойное, франко-русское имя, говорил на двух языках, а также слушал-смотрел русские сказки, песенки и мультики. Говоря на трёх европейских языках, жена записалась ещё и на курсы русского. Такая вот ирония судьбы...
– Провокационный вопрос: а если бы нужно было воевать против России, стал бы?
– Действительно, провокационный. И глупый, потому что из сферы фантазий и предположений. Отвечу так, что по контракту каждый легионер обязан воевать там, где проходит зона интересов Франции, то есть там, где прикажут. Я присягал, а потому был бы обязан. И, наверно, стал бы. Или... Я мог бы рвануть рубаху на груди и ответить: «Против Родины, мать вашу, – никогда!».
Но вся штука заключается в том, что мы не знаем, как именно поведём себя в экстремальной ситуации. Мы только предполагаем. Если бы кто-нибудь лет 15 назад сказал мне, что, «откосив» в университетах от российской армии, в 31 год я добровольно засуну себя в казармы на Куру, в малярийные болота и канализационную вонь Африканского континента, я бы решил, что передо мной – конкретно «обдолбанный». Я отвык пылить словами, а потому скажу тебе так – не знаю. Но, слава Богу, что передо мной не было и уже никогда не будет такого выбора. Теперь я могу себе позволить и семью, и дом, и сад, где могу предаться мирным радостям, и быть хотя бы в масштабах своей семьи и агрономом, и финансистом.
– Ты сказал слава Богу... Ты верующий сейчас?
– После Легиона – лишь укрепился в вере. Верую и в Бога, и в Судьбу, что одно и то же. Объяснять ничего не буду, кому надо, и так поймёт, о чём я...
Ирина МАРТИН, собственный корреспондент во Франции газеты «Новое дело» (печатается с разрешения редакции)
