Светлана Алексиевич знает, как и над кем нужно плакать
Вручение главной мировой литературной премии белорусской писательнице Светлане Алексиевич стало главным событием четверга. Нынешний лауреат давно была в различных «коротких списках», на нее ставили букмекеры, так что особенной неожиданности в решении Нобелевского комитета нет.
«Алексиевич много беседовала с людьми, она – собиратель, очень умный компилятор и талантливый документалист»
Премия вручена «за ее многоголосное творчество – памятник страданию и мужеству в наше время», хотя ни о страданиях, ни о мужестве Алексиевич ничего особенного не написала.
Главная тема Алексиевич – Вторая мировая война, хотя сама она, родившись 31 мая 1948 года в городе Станиславе (теперь он называется Ивано-Франковск, и президент Украины Петр Порошенко уже успел этим похвастаться), никакой войны не видела. Вся биография писателя – учительская, журналистская, документалистская – пример книжного, схоластического опыта. Алексиевич много беседовала с людьми, она – собиратель, очень умный компилятор и талантливый документалист.
Впервые с 1987 года Нобелевская премия вручена за тексты, написанные на русском языке, и это, безусловно, само по себе отрадная новость. Так, например, этот факт одним из первых отметил бывший советник кировского губернатора Алексей Навальный, приветствовавший решение Нобелевского комитета. Эта оценка, разумеется, дорогого стоит.
Авторов, пишущих по-русски, много, известных на Западе – чуть меньше, но тоже хватает. Вопрос о том, почему выбор пал именно на Алексиевич и именно сейчас, важен во многом потому, что никакого отношения собственно к литературе ее творчество не имеет.
Самая известная ее книга – «У войны не женское лицо» (1985) – тщательно отфильтрованный и политически выверенный сборник воспоминаний женщин о Великой Отечественной.
Так, скажем, выглядит характерный отрывок, который произвел большое впечатление на экзальтированную публику в конце 80-х, когда о войне «начали говорить правду»: «Повторов нет, у каждой начиналось по-своему: свой первый бой, свой первый раненый, свой первый убитый...
И хочется оставить все, как Вере Сергеевне Романовской хочется сохранить в музее любую мелочь из партизанского быта: деревянную кружку, коптилку из гильзы, женское белье, сшитое из парашютов. «Недавно одна партизанка, – рассказывала она, – принесла в музей блузку из парашюта, бюстгальтер из парашюта, какие мы шили в отрядах.
Она хранила все это сорок лет, а когда тяжело заболела, испугалась, что вдруг умрет, принесла к нам в музей. А в музее посмеялись: зачем, кому это нужно? Что тут героического?..» Я смотрю на стопку писем и гору магнитофонных кассет на моем столе. Они свидетели, что у героического тысяча лиц».
«Я смотрю» – это уже голос самой Алексиевич. Она смотрит и видит одно и то же лицо, не женское, обиженное, слегка простоватое. Вся книга «У войны не женское лицо» – чужие рассказы о том, как было тяжело. На большее автора не хватило.
Если художественная литература – это любой текст, написанный по-русски, то «У войны не женское лицо» – безусловно, литература. Если же мы полагаем литературой метод создания убедительного художественного мира посредством обращения к языку, то любой текст Алексиевич – не более литература, чем инструкция к микроволновой печи или утюгу.
«Цинковые мальчики» (1989) – еще одна известная работа Алексиевич – сборник рассказов об Афганской войне, построенный точно так же, как и «У войны», на контрасте. Вот есть что-то больше – государство, Молох, а вот мы – простые ребята и девчата, матери и дядья, рассказываем вам об ужасах и кошмарах, о том, как страшно нас перемалывает этот ужасный Советский Союз.
Этот метод, эта интонация – скучный современный европейский мейнстрим. «Маленькие люди», которые выползают без рук, без ног из-под тоталитарного государства, – об этом пишут все. Романы «Книжный вор» Маркуса Зузака, «И пели птицы» Себастьяна Фолкса, «Жизнь после жизни» Реймонда Моуди, «Свет в океане» М. Л. Стедман – Европа изживает свои тоталитарные комплексы, и Светлана Алексиевич изживает их вместе со всем честным народом, просто делая это немного иначе технически.
Когда нобелевский лауреат пишет что-то вроде «О чем я хочу сказать: что зло – это не только Берия и Сталин, это и красивая тетя Оля, это все так рассредоточено в нашей жизни, настолько вкраплено в наше обычное человеческое существование, когда мы сидим, пьем кофе, когда мы любим, когда мы смотрим телевизор, что иногда – и не иногда, вот сейчас – мы не говорим себе, что мы все втянуты в эту цепочку соглашательства», она, видимо, подозревает, что книгу Ханны Арендт «Банальность зла» никто в России не читал. Однако Арендт в России издана, и вторичность Алексиевич смотрится на этом фоне совсем уж вызывающе.
«Ощущения от России сейчас крайне тяжелые. (...) Нет никаких интеллектуалов» – это еще одна ее показательная цитата, довольно точно характеризующая автора.
Однако, как только государство чуть-чуть меняется, оказывается, что никакого Молоха, никаких страданий простых маленьких людей больше нет. Об этом – «Время секонд-хенд» (2013), книга Светланы Алексиевич, посвященная 90-м.
«Едем по Смоленщине. В одной деревне остановились возле магазина. Какие знакомые (я же сама выросла в деревне), красивые, какие хорошие лица – и какая унизительная, нищая жизнь вокруг. Разговорились о жизни. «О свободе спрашиваете? Зайдите в наш магазин: водка стоит, какая хочешь: «Стандарт», «Горбачев», «Путинка», колбасы навалом, и сыра, и рыбы.
Бананы лежат. Какая еще свобода нужна? Нам этой хватит». – «А землю вам дали?» – «Кто на ней будет корячиться? Хочешь – бери. У нас один Васька Крутой взял. Младшему пацану восемь лет, а он рядом с отцом за плугом идет. У него, если наймешься на работу – не украдешь, не поспишь. Фашист!» – с горечью подмечает Алексиевич черты дурного народа, который не хочет свободы, не любит ее, не понимает.
«В девяностые… да, мы были счастливыми, к той нашей наивности уже не вернуться. Нам казалось, что выбор сделан, коммунизм безнадежно проиграл. А все только начиналось», – переживает автор, пересказывая истории людей, которые теперь – как выясняется – «сами виноваты».
Не оценили Михаила Сергеевича и Бориса Николаевича, захотели Сталина.
Нобелевскую премию по литературе могли бы отдать японцу Харуки Мураками, большому мастеру художественной прозы «нулевого градуса письма», великому американцу Нилу Гейману, ткущему новые миры буквально из пустоты, не нуждающемуся в представлении Стивену Кингу, который умеет пугать так, что становится действительно страшно, виртуозному, умному и точному Ю Несбё.
Но накануне выборов в Белоруссии, во время известного политического охлаждения между Россией и ЕС, премию вручают белорусской писательнице родом с Западной Украины. Которая не имеет собственно к литературе никакого отношения, но зато отлично понимает, что такое мейнстрим, какие взгляды отлично продаются и что именно нужно говорить в интервью.
Наверное, решение Нобелевского комитета можно было бы назвать ангажированным, но зачем?
Стоит надеяться, что следующую Нобелевскую премию по литературе дадут политическому публицисту Патрику Бьюкенену. Он достоин этого ничуть не меньше, чем Алексиевич. Будет чудесно, если он расскажет в пронзительном интервью: «Папа – американец, мама – американка, наши танки шли по Вьетнамщине, мы все плакали».
Что же касается политических и человеческих взглядов Алексиевич, то они давно известны и сводятся к тому, что над так называемой Небесной сотней плакать нужно, а над стертыми с лица земли городами Донбасса не стоит. За последнее премий не дают...
«Взгляд ру»
