Можно ли победить ИГИЛ?

Последние террористические акты в Европе вызвали новую волну интереса к ИГИЛ (или по-арабски ДАИШ), которое взяло на себя ответственность за атаки в Брюсселе. Сегодня становится очевидным, что борьба с этим псевдо-государственным образованием будет очень непростой. Прежде всего потому, что ИГИЛ очень непохож на привычные уже террористические структуры — это довольно мощная структура, которая не просто контролирует обширную территорию в Сирии и в Ираке, но и обладает невиданным доселе влиянием в исламском мире — даже пресловутая «Аль-Каида» куда менее популярна среди радикальных приверженцев ислама, чем ИГИЛ!

Что же из себя в реальности представляет это образование? На этот вопрос попытался ответить известный в нашей стране аналитик по вопросам ислама Шамиль Султанов в своём специальном докладе «Изборскому клубу». С разрешения самого клуба мы публикуем полный текст этого интересного и познавательного доклада...

ДАИШ — стратегический вызов западной цивилизации

Исламское государство (ДАИШ — арабская аббревиатура ИГИЛ) в настоящее время — одно из самых сложных, закрытых и относительно эффективных военно-политических феноменов в современных международных отношениях. И хотя в России и во многих западных странах оно квалифицировано как «террористическая организация», на Ближнем Востоке отношение к ИГ не столь однозначное.

Парадоксальным образом ДАИШ можно даже назвать своего рода политическим квантовым феноменом, где на разных качественных уровнях одновременно сосуществуют как бы разные реальности.

На Большом Ближнем Востоке (ББВ) среди многих прозападных элит бытует устойчивое мнение, что ИГ — это искусственно созданная политическая структура, буквально нашпигованная агентами самых различных спецслужб мира. На прямой вопрос «как тогда можно объяснить столь конфронтационное отношение к ДАИШ со стороны Вашингтона и его союзников?» обычно, после некоторой паузы, следует странный ответ: никто не знает, какие альянсы на этом уровне возникают, кто с кем и против кого «дружит». Многие же эксперты спецслужб, в том числе и в России, обоснованно считают, что в ИГ эффективно налажена «перевербовка», и подготовка двойных агентов поставлена «на поток».

В любом случае можно уверенно сказать, что во всё более запутанной и сложной картине ББВ (где системные хитросплетения постоянно становятся всё более запутанными) ДАИШ занимает одно из первых по своей загадочности место. И, конечно, одна из главных причин этого — то или иное участие разнородных спецслужб в его возникновении и формировании.

Как некая протоструктура ИГ было создано опытными офицерами спецслужб Саддама Хусейна, включая представителей могущественной партийной разведки БААС. Поэтому ИГ отличается достаточно высоким профессиональным уровнем офицерского корпуса, управленческих кадров, пропагандистского механизма, управления сферой обеспечения внутренней безопасности. Внутренняя структура ИГ, в соответствии с традиционными правилами функционирования мухабарат («спецслужбы» — араб.), сочетает в себе открытые, полуофициальные и полностью закрытые оргкомпоненты.

В создании и формировании ИГ с 2003 года, наряду с саддамовскими мухабарат, в той или иной степени принимали участие спецслужбы Сирии и Турции, а также, правда в очень незначительной степени, военные разведки США и Великобритании. Это было обусловлено и тем, что иракские спецслужбы ещё со времён ирано-иракской войны накопили существенный опыт закрытых связей со своими коллегами из других стран.

На самом верхнем уровне в значительной степени, пусть и временно, совпали интересы американцев и бывших баасистов. Военно-разведывательному сообществу США, которое стремится сформировать новую систему баланса сил (новую систему сдержек и противовесов) на ББВ и делает стратегическую ставку на Исламскую Республику Иран, одновременно нужен значимый региональный противовес Тегерану, чтобы в долгосрочной перспективе не попасть в зависимость от Ирана как региональной супердержавы. Ни Турция, ни тем более Саудовская Аравия или Израиль по разным причинам таким эффективным региональным противовесом ИРИ стать не могут. И здесь ДАИШ оказывается важным фактором затягивания иранских силовых структур в целый ряд разгорающихся региональных силовых конфликтов.

Некоторые спецслужбы США достаточно эффективно использовали ИГ в 2014 году против правительства аль-Малики в Ираке, которого активно поддерживало руководство КСИР (Корпуса стражей исламской революции). Кроме того, ИГ ослабило КСИР и в другом отношении — взяв под контроль огромные территории Сирии и Ирака — союзников Ирана.

В то же время нынешняя конспирологическая интрига с ИГ объективно играет на руку политической группировке президента Ирана Рухани. Укрепление положения ИГ в регионе способствует более быстрому налаживанию всего комплекса отношений между Тегераном и Вашингтоном.

Но политика — это чаще всего «искусство возможного». Разные спецслужбы играют свои партии, очень часто с ориентацией на различных хозяев — те или иные внутренние элитные группы.

Где же больше всего провалились американцы в этой опасной для себя игре с ИГ?

Во-первых, и самое главное: практически невозможно эффективно контролировать или даже долго воздействовать на военно-политическую силу, которая не имеет жёсткой иерархической структуры.

Во-вторых, высшая западная элита совсем не ожидала, что ИГ так быстро превратилось в значимую региональную силу и реальный глобальный центр притяжения радикальных сил в исламе. А раз не ожидала, то и не смогла выработать соответствующую рефлексивную стратегическую контригру.

В-третьих, к середине 2015 года стало окончательно ясно, что массовая поддержка ДАИШ в самых различных сегментах суннитского (не только, кстати, арабского) социума возрастает. Более того, американские бомбардировки ИГ, начавшееся использование российской авиации в Сирии под флагом борьбы с ДАИШ ещё больше способствуют росту его популярности не только на БВ, но и в Европе, и в целом на Западе. Как сказал поэт:

Мы видим, что фигуру надо снять,

А нам фигура отвечает матом!

Нынешняя силовая конфронтация Запада с ИГ соответствует и служит долгосрочным стратегическим интересам Исламского государства. Объективно ИГ получает возможность экспонироваться в качестве единственного военно-политического авангарда всего исламского мира в противостоянии с «западными крестоносцами».

Но ведь одновременно, с другой стороны, ДАИШ представляет собой детище метафизической энергетики наиболее непримиримого фундаменталистского джихадизма. В его основе — эсхатологическое кредо, глубочайшая вера в скорое воплощение древних пророчеств о «конце времён» и особой участи тех мусульман, которые будут участвовать в реализации этих пророчеств.

…Через несколько дней после начала бомбардировок российской авиацией позиций противников режима Асада на праздничном джума салят в Ракке многие имамы возносили хвалу Всевышнему за то, что Россия прямо вступила в военный конфликт в Сирии.

Если не знать сокровенной мистики эсхатологии Судного дня, то поведение имамов покажется крайне странным. Однако они возносили хвалу Всемогущему за то, что Он, направив ВС России на Ближний Восток, вновь подтвердил приближение «конца света». Пророчество гласит, что накануне «последних времён» состоится битва между силами «нового Рима» и «нового Халифата» у города Дабик на западе Сирии. «Новый Рим» — это Запад как цивилизационная наследница Византии. Но «Новый Рим» это также и современная Турция (которая вступила в антиигиловскую коалицию летом 2015 года) как территориальная наследница Византии. Наконец, религиозным наследником Византии является Россия. Поэтому дежурную поддержку РПЦ действий Москвы в Сирии идеологи ДАИШ назвали «объявлением православного крестового похода против исламского мира».

Дополнительные исторические сведения

Будучи в самый начальный период обычным и почти ничем не примечательным подразделением «Аль-Каиды» на территории Ирака, ИГ (которое изначально называлось «Джамаат ат-Таухид ва-аль-Джихад» — Организация единобожия и джихада) вело классическую террористическую войну, совершая массовые теракты против шиитского населения Ирака, проамериканских правительственных сил и объектов. Никаких долгосрочных целей такая тактика не преследовала, ставка делалась не на результат, а на процесс.

Однако уже в этот начальный период среди бойцов и руководства этой организации (которая чуть позже была переименована в Исламское государство Ирака) были представители бывших саддамовских силовых структур и спецслужб, глубоко разочарованных в баасистской идеологии.

Кардинальная организационная трансформация произошла в 2010 году, когда выпущенные из американских тюрем в Ираке бывшие высокопоставленные офицеры армии и спецслужб Саддама Хусейна фактически возглавили Исламское государство Ирака. На тот момент погибло всё первоначальное высшее руководство ИГИ. Примерно из сорока руководителей, финансистов, высокопоставленных связных и модераторов иракской подпольной сети в живых осталось лишь восемь. Были убиты и два ключевых лидера — Абу Омар аль-Багдади и Абу Айюб аль-Масри.

Военные профессионалы Саддама сумели занять места в высшей и средней иерархии организации. При этом основное внимание было уделено двум стратегическим направлениям.

Во-первых, лидер военспецов Хаджи Бакр быстро и весьма жёстко перегруппировал и переформатировал разрозненные региональные группировки, действовавшие на суннитских территориях, создав гибкую зонтичную структуру управления с единым штабным центром, роль которого выполняла шура (совет) командиров.

Вполне закономерно, что большинство в шуре заняли именно бывшие военные, а Хаджи Бакр сумел продавить избрание на пост руководителя фактически новой организации Абу Бакра аль-Багдади, бывшего на тот момент лишь одним из территориальных руководителей группировки.

Во-вторых, особое внимание было уделено формированию или воссозданию агентурной сети и ячеек организации в различных государственных институтах и учреждениях Ирака, прежде всего в силовых ведомствах. Позднее такая агентурная сеть начала распространяться по всему Ближнему Востоку.

Таким образом, основные компоненты структуры ИГ в значительной степени создавались по образцам баасистской корпорации опытными офицерами армии и спецслужб Саддама Хусейна (у него было девять спецслужб), включая представителей ключевой партийной разведки БААС. Как известно, эта система спецслужб была одной из самых эффективных на Ближнем Востоке. И именно этот специфический системный опыт спецслужб во многом объясняет, почему именно ДАИШ, в отличие от других многочисленных радикальных джихадистских организаций, кардинально отличается высоким профессиональным уровнем и дисциплиной офицерского корпуса, управленческих кадров, пропагандистского механизма, управления сферой обеспечения внутренней безопасности. Особый психологический характер ИГ во многом напоминает эшелонированную подпольную специфику иракской БААС. Секретность, столь характерная для спецслужб ИГ, напоминает парадоксальное поведение баасистских структур.

Например, даже уже находясь у власти, будучи правящей, партия БААС продолжала действовать как бы в глубоком подполье. Например, когда проходил очередной съезд баасистов, мало кто из непосвящённых знал об этом. А итоги такого съезда обычно публично объявлялись через несколько недель после завершения партийных мероприятий.

Оргструктура

ДАИШ формируется на основе гибкого сочетания сетецентричной оргмодели и классических принципов формирования иерархических структур. Это даёт возможность руководству ИГ достаточно эффективно использовать открытые, полузакрытые и глубоко скрытые организационные компоненты.

Высший уровень командования в ДАИШ — это военно-политическая шура и специализированные штабные центры, а второй уровень — это некое, внешне аморфное, сообщество полевых командиров. Таких командиров в Исламском государстве, по некоторым данным, приблизительно от семисот до девятисот человек. Именно эта группа представляет собой наиболее пассионарный компонент ИГ в идеологическом, политическом и военном отношении.

Собственно, именно полевые командиры Исламского государства оказывают решающее воздействие на каждодневную реальную власть на контролируемых территориях. Особенно с учётом того, что в условиях сочетания иерархического и сетевого принципов построения организации процессы принятия решений в ИГ идут одновременно и сверху вниз, и снизу вверх.

Третий уровень в Исламском государстве — это возрастающая массовая социальная поддержка. Причём такая поддержка усиливается не только в самой Сирии и Ираке, но и на всём Ближнем Востоке, в исламском мире.

В течение одного мая 2015 г. произошло нападение на полицейский патруль в Эр-Рияде, и одновременно была предотвращена попытка ввезти значительный груз взрывчатки владельцем автомашины, прибывшей на территорию Саудовской Аравии из Бахрейна. В этой аравийской стране была раскрыта новая радикально-экстремистская ячейка, в состав которой входили шестьдесят пять человек, планировавшая проведение нескольких террористических акций. Эти операции должны были создать впечатление начала открытой межконфессиональной войны. Несмотря на превентивные аресты, первый взрыв в шиитской мечети с десятками убитых в Восточной провинции произошёл 22 мая, а второй взрыв прогремел в самом конце месяца недалеко от первого места.

Всё это заставляет вновь акцентировать внимание на некоторых особенностях ДАИШ, которые выкристаллизовались в результате соединения идеологии радикального джихадизма и специфического опыта саддамовских мухабарат.

Прежде всего, речь идёт о креативном использовании технологий сетецентричных войн. Например, весной 2015 года американцы объявили о ликвидации заместителя лидера ИГ Абдель Рахмана Мустафы аль-Кадули, а также о серьёзном ранении самого халифа Абу Бакра аль-Багдади. Однако даже если эти события действительно имели место, никакого серьёзного и немедленного воздействия на боеспособность ИГ они оказать не могли (дальнейшие события это, собственно, и подтвердили). В рамках сетецентричных войн даже физическая ликвидация лидера или его заместителя на эффективность проводимых такой организацией мероприятий и боевых операций серьёзно не влияет.

Важное место в модели сетецентричных войн ИГ занимает технология формирования и развёртывания агентурных сетей, прежде всего на идеологической основе. ДАИШ имеет, с высокой долей вероятности, наиболее разветвлённую агентурную сеть на Ближнем Востоке с тенденцией её расширения в другие геополитические зоны.

Постепенно, в самом начале, формируется сеть добровольных симпатизантов и информаторов, которые только собирают необходимую информацию, прежде всего о представителях властных структур противника, военных и служб безопасности, представителях социальных слоев, кланов и племен, враждебно настроенных в отношении ДАИШ, массовой вражеской агентуре и т.д. Такая информация даёт возможность практически сразу нанести решительный удар по агентурной сети противника, как это произошло весной 2015 года в Рамади и Пальмире, и не допустить развёртывания диверсионно-партизанских действий в тылу ДАИШ.

Далее, на следующем этапе, в работе в глубоком подполье, как это происходит в настоящее время в Багдаде, на территории Саудовской Аравии и Иордании, на основе сети идеологически мотивированных информаторов появляется возможность приступить к формированию отдельных ячеек и групп, способных к единичным диверсионно-партизанским действиям с целью критической социально-политической дестабилизации.

На третьем этапе такие ячейки постепенно начинают воссоединяться в некие общие субрегиональные или национальные сети.

Весной 2015 года «Аль-Джазира» провела опрос своей телеаудитории, и обнаружилось, что почти 70 процентов зрителей (скорее всего, только арабоязычного канала) одобряют цели ДАИШ. По отдельным арабским странам эта цифра временами может достигать 90—95 процентов. В закрытом режиме Исламское государство поддерживает значительное число элит суннитских, прежде всего арабских элит. Во всяком случае, именно финансовые потоки этих элитных групп составляют одну из основных, а может быть, и основную статью доходной части бюджета ИГ.

Осенью 2014 года тогдашний саудовский министр иностранных дел принц Сауд аль-Фейсал заявил госсекретарю Джону Керри: «ИГИЛ — это наш ответ на вашу поддержку партии „Даваа“ (в тот момент правящая радикальная шиитская партия в Ираке)». Причём под «нашим ответом» имелся в виду не столько саудовский, сколько общесуннитский ответ. В целом ряде стран исламского мира ИГ уже воспринимается как ведущий политический субъект суннитского большинства.

К августу 2015 года Исламское государство контролировало почти 45% территории Сирии и около 35 процентов Ирака — с общим населением от 8 до 10 миллионов человек. На захваченных территориях форсированно создавались или воссоздавались органы территориального управления, вводились единые шариатские нормы поведения, жёстко истреблялись представители всех враждебных или нелояльных групп населения. Соответствующую информацию предоставляла агентурная сеть. Уничтожались также криминальные банды грабителей и бандитов, а конкурирующие экстремистские группировки либо приводились к покорности, либо также ликвидировались.

Между прочим, в Сирии изначально главной целью ИГ было не свержение режима Асада, а именно формирование своего особого государства. Как известно, реализация идеи панарабского единства, как она формулировалась в партийных документах БААС, должна была начаться первоначально именно через объединение Ирака с Сирией, в том числе и через консолидацию партийных баасистских структур обеих стран.

На всём этом захваченном пространстве ИГ контролирует и управляет многочисленными нефтяными и газовыми объектами, электростанциями, другими действующими экономическими предприятиями, банками, продолжает получать субсидии от своих различных внешних сторонников. Экономика этих территорий постепенно начинает работать на новые госструктуры Халифата, обеспечивая товарное заполнение рынков и налоговые поступления. Хотя пока денежной единицей на территории Халифата остаются доллар и существующие национальные денежные единицы, планируется уже в 2016 году ввести в обращение свою валюту — динары и дирхемы.

Основное внимание в рамках текущего государственного строительства уделяется восстановлению и формированию традиционной мусульманской социальной инфраструктуры: выступая за справедливое распределение ресурсов, ИГ строит госпитали, новые дороги, школы, улучшает транспортное сообщение. Там, где это возможно, ДАИШ стремится восстановить управленческую инфраструктуру, чтобы все государственные учреждения, ответственные за социальное жизнеобеспечение, бесперебойно функционировали, а чиновники дисциплинированно выходили на работу.

Социальная жизнь на территориях, подконтрольных ДАИШ, строится в соответствии с законами и нормами шариата. Ворам отрубают руки, неверных жён забивают камнями, пьяниц и прелюбодеев секут плетьми, наркодилерам отрезают головы, а гомосексуалистов сбрасывают с крыш многоэтажных домов. Наряды религиозной полиции — «хизба» — разъезжают по населённым пунктам и следят за сохранением справедливых цен и соблюдением норм шариата. Повсеместно действуют шариатские судебные и исполнительные органы.

Внутренняя политика ИГ основана на принципах и нормах социальной справедливости, социальной солидарности с малоимущими и бедными, на необходимости развития самоорганизации общества на традиционных исламских началах.

Особенно большое внимание уделяется широкомасштабной социальной деятельности, включая предоставление продовольственных пайков и медицинских услуг нуждающимся, содействие в получении образования, реализацию исламского правосудия и исламского порядка. Всё это обеспечивает исламским радикалам значительную поддержку населения. Локальное, местное сопротивление в отношении ДАИШ практически отсутствует.

Политику стимулирования социальной поддержки руководство ИГ проводит одновременно в разных направлениях. Это и непосредственная адресная поддержка обездоленных слоёв населения, например, массовая раздача продовольствия и лекарств, предоставление медицинской помощи, как это произошло сразу после захвата Пальмиры. Это и разветвлённая, широкомасштабная религиозно-идеологическая работа. Это и воссоздание государственных структур жизнеобеспечения. Это и существенные меры по обеспечению социальной справедливости на подконтрольных территориях.

ИГ предпринимает и специальные усилия, чтобы завоевать лояльность населения того или иного города. Например, после захвата Рамади, административного центра иракской провинции Анбар, из городской тюрьмы были сразу же освобождены узники — 70 мужчин и 30 женщин. У большинства из них охранниками были прострелены ноги, чтобы они не могли бежать. Были сразу же выпущены на свободу многие жители города, задержанные полицией по ложным обвинениям в терроризме, с которых требовали крупные взятки за возможное освобождение.

В январе 2015 года руководство ДАИШ официально заявило, что бюджет Исламского государства составит на текущий год более 2 миллиардов долларов. Главная цель раскрытия такой цифры в условиях резкого падения цен на нефть заключалась в публичной демонстрации всему миру, что долгосрочный проект Исламское государство при наличии таких влиятельных и финансово обеспеченных союзников в исламском мире в принципе не может обанкротиться.

Идеология и политическая стратегия

Исламское государство с середины 2014 года проявило себя как мощная, волевая идеологическая сила, переведя идеи Халифата из только исторической сферы в максимально практическую плоскость. ДАИШ — это эффективный политико-идеологический феномен не только на Большом Ближнем Востоке, но, возможно, во всём мире.

Ключевым критерием действительно успешной политической идеологии в любой части земного шара является широкомасштабное развёртывание проекта «общего дела», постоянно согласуемого с большинством соответствующего социума. И это не только и не столько историко-пропагандистское обоснование «общего дела» для максимально широких слоёв населения, но и выдвижение и обоснование тех практических механизмов и технологий, при помощи которых сотни тысяч и миллионы людей оказываются способными непосредственно лично участвовать в реализации такого «общего дела».

Таков, например, идеологический смысл призыва Абу Бакра аль-Багдади к мусульманам из других стран ехать в Ирак и Сирию, чтобы именно совместно строить Халифат. При этом он особо подчёркивает, что эмиграция в ИГ — религиозный долг всех мусульман мира. К середине 2015 года в Исламское государство сознательно переехали представители более 100 стран мира.

В рамках идеологии ДАИШ Халифат это отнюдь не государство в западном понимании. Халифат есть политическое воплощение уммы как принципиально новой социальной реальности. Поэтому, с одной стороны, такая идеология придаёт реальный смысл жизни для мусульманской личности, оказывает и будет оказывать возрастающее влияние на миллионы прежде всего молодых людей во всём исламском мире. Концепция Халифата, создающаяся всеми мусульманами и объединяющая на практике сакральные, социальные и политические смыслы уммы, становится закономерным полюсом системного притяжения. Но, с другой стороны, такая идеология жёстко противопоставляет мусульманский мир остальной человеческой цивилизации.

Провозглашение Халифата — это и глубоко символическая акция ИГ против соглашения Сайкса-Пико, против раздела арабского региона, который сто лет назад осуществил Запад. Как известно, соглашение Сайкса-Пико противоречило негласным договорённостям с тогдашними арабскими лидерами, которым Европа обещала независимое арабское государство со столицей в Дамаске в обмен на поддержку борьбы против османов.

Для ДАИШ публичное не только на словах, но и на деле отвержение соглашения Сайкса-Пико крайне выгодно, так как это добавляет мотивации его бойцам, считающих себя и мстителями за историческую несправедливость, и законными наследниками Халифата после Османского государства.

Неожиданное форсированное преобразование ИГИЛ в Исламское государство, в Халифат на практике подразумевает объявление «джихада» всем светским элементам Запада в мусульманском мире. Это означает, что реальность цивилизационного конфликта между исламским миром и Западом переходит в сферу конкретного политико-силового противостояния, по крайней мере на пространствах Большого Ближнего Востока.

С другой стороны, появление действительного Исламского государства, Халифата, означает, что подспудная ненависть десятков и сотен миллионов мусульман к Западу способна канализироваться с непредсказуемыми политическими последствиями уже в среднесрочной перспективе.

Провозглашение Халифата в глобальном идеологическом контексте означает для исламского мышления и для всего исламского мира стратегический вызов самому факту бессмысленного существования западной материалистической цивилизации. Ведь Халифат является для очень многих мусульман ясным выразителем принципиально новой в человеческой истории социальной общности — уммы, в рамках которой, собственно, и происходил мистический процесс общечеловеческого, группового и личностного жизненного смыслообразования.

Почему миллионы и десятки миллионов людей, и не только в исламском мире, поддерживают радикальные и ультрарадикальные идеологические воззрения ДАИШ, несмотря на мощную глобальную контрпропаганду? Причём такое влияние проявляется не только на уровне «мусульманской улицы», но и на уровне элит. Например, даже министры Чада приезжали, чтобы послушать проповеди Мухаммада Юсуфа, популярного в регионе лидера «Боко Харам» — союзника ДАИШ.

Но есть и более примечательный пример. Многие влиятельные политические элитные группы и кланы арабских стран Залива не только финансово помогают ДАИШ, но и устанавливают с представителями его высшего руководства конфиденциальные связи.

Причина такого политико-идеологического воздействия ДАИШ заключается в том, что ИГ, осознанно или неосознанно, воспринимается в исламском мире как возможно единственная альтернатива надвигающемуся глобальному и региональному хаосу, развивающейся системной энтропии, как религиозное воплощение политической воли и всеобщего справедливого порядка, как соединение различных временных компонентов исторического исламского сознания.

Поэтому и командующий американскими оперативными силами на Ближнем Востоке генерал-майор Майкл Нагата и генерал Джон Аллен, который в 2014 году возглавил международную коалицию против ДАИШ, отмечают, что на Западе идеология ИГ не воспринимается как предельно опасная стратегическая угроза. Но, по мнению генералов, именно идеологическая делегитимизация ДАИШ становится критически важной во всех попытках нанести ему серьёзное поражение.

Что касается пропагандистской деятельности, которая обслуживает эту идеологию, то здесь явно доминирует стратегический, научный подход: ДАИШ имеет специальное управление, которое системно занимается такой деятельностью. У ИГ есть собственный и уже достаточно раскрученный журнал «Дабик», видеостудия, веб-мастеры, маркетинговые группы, группы хакеров, опыт эффективного использования не только СМИ, но и СМК, социальных сетей и т.д. Более того, ДАИШ обладает опытным профессиональным кадровым потенциалом в этой сфере. Причём по этому показателю они явно опередили баасистов.

Эти талантливые пропагандистские кадры производят простую и понятную пропагандистскую продукцию, воздерживаясь от абстрактных, сложных и непонятных для больших социальных групп идей, используя для эффективного воздействия на коллективное бессознательное масс максимально простых представлений, методики повторения бинарных и миметических принципов. Такие пропагандистские методы и технологии позволяют эффективно воздействовать на коллективное и индивидуальное бессознательное максимально широких масс населения.

Например, соответствующее идеологическое управление ДАИШ публикует «ежегодные отчёты» о своих действиях, военных победах, убийствах и финансовых поступлениях подобно крупной международной компании, которая выпускает отчётность в Excel и PowerPoint. Так, в июне 2014 года Исламское государство обнародовало прекрасно составленный 400-страничный документ с множеством визуальных и матричных материалов, подтверждающих приведённые цифры. В этом документе ДАИШ отчитывается по количеству казней, сожжённых домов и терактов с участием смертников за 2013 год. Рисунки, иллюстрации и схемы рассказывают о «более 10 тысячах боевых операций в Ираке», «казни 1083 противников» (вдвое больше, чем годом ранее), «сожжении и уничтожении 1015 домов», «238 операциях со смертниками», «подрыве 4 тысяч взрывных устройств на дорогах», «освобождении сотен» сидевших в тюрьме исламистов…

Доклад этот был массово «распропагандирован» в мировых СМИ, и это, кстати, являлось одной из главных рефлексивных пропагандистских целей ИГ. Скрытая задача пропаганды этого документа заключалась в том, чтобы расширить глобальную бессознательную панику среди западных обывателей, завербовать новые кадры, запугать врагов и подтолкнуть новых потенциальных спонсоров к продолжению финансирования джихада против крестоносцев, шиитов и прочих врагов Исламского государства. Долгосрочную военно-политическую стратегию ДАИШ можно условно назвать «подталкиванием большой общеисламской революции». И это очень напоминает стратегию пророка Мухаммада, направленную на стимулирование социальных революционных настроений в среде племён и стран, противостоящих начальному исламу.

Долгосрочная военно-политическая стратегия ИГ включает в себя несколько важных компонентов. Во-первых, системная пропаганда образа особой новой социально-политической общности на основе принципов социальной справедливости, социальной солидарности и социальной ответственности. Во-вторых, особое внимание уделяется не столько захвату и удержанию территорий, сколько тотальной, долгосрочной деморализации противника — его вооружённых сил, его руководства, тех групп населения, которые его поддерживают. То есть речь идёт о том, чтобы существенно подтолкнуть систему острейших социально и политико-идеологических противоречий, тлеющую во многих арабских странах, и заставить её открыто проявиться на поверхности политической конфронтации. Другими словами, речь идёт о «целенаправленном подталкивании общеарабской революции».

В рамках такой стратегии крайне важными в политико-психологическом плане являются постоянные активные наступательные действия боевых подразделений ИГ, которые предполагают нанесение быстрых и неожиданных контрударов с гибким маневрированием при этом имеющимися силами. Проведение таких комбинированных операций в условиях отсутствия преимущества в тяжёлой технике и авиации требует от военного командования ДАИШ очень чёткой штабной координации и отработанных систем связи. Кроме того, такая демонстрация наступательной воли, в свою очередь, обеспечивает постоянный приток в ряды группировки новых опытных кадров, прежде всего подготовленных в военном отношении.

Военное строительство и военная тактика

Исламское государство фактически уже сформировало специфическую кадровую армию для ведения «гибридной войны», численность которой, по мнению большинства экспертов, составляет от 70 до 90 тысяч бойцов, хотя другие оценки варьируются от 30 до 200 тысяч личного состава. У этой армии на вооружении находятся разнообразное ракетное оружие, бронетехника, включая самые современные танки, дальнобойные орудия, в том числе 155-мм гаубицы М1998, более 800 крупнокалиберных и зенитных пулемётов.

Пять особо важных факторов обусловили заметные военные успехи Исламского государства в течение 2014—2015 гг.

Во-первых, руководство ДАИШ сформировало свой эффективный специализированный военный совет, своего рода генштаб, куда входят от 8 до 13 высших офицеров. Исламское государство обладает одной из лучших на Ближнем Востоке внешней разведкой и успешной контрразведкой.

Во-вторых, налицо наличие высокого морального духа и инициативности офицеров и бойцов ИГ. Этому в значительной степени способствует децентрализация структуры военного командования, когда решения в непосредственной боевой ситуации принимают сами мобильные боевые группы.

В-третьих, большой накопленный военный опыт. Значительная часть командного состава боевых подразделений ДАИШ постоянно находится в состоянии непрерывных военных боевых действий в течение нескольких лет. А ещё великий китайский стратег Сунь Цзы учил: «Очень трудно победить ту силу, которая постоянно воюет».

В-четвёртых, военное командование ИГ эффективно использует и комбинирует в рамках единой тактической модели три взаимосвязанные технологии: предварительная информационная и психологическая деморализация противника, использование нетрадиционных методов войны с давлением на внутренние слабости противника и конвенциональные военные действия после достижения военного перевеса.

ДАИШ очень часто сочетал в 2014—2015 гг. стратегическую выдержку, способность планировать сложные комплексные операции одновременно в Сирии и Ираке, которые представляют своего рода многослойную гибридную войну, включающую использование разветвлённых приёмов терроризма, городской партизанской войны, подрывной информационно-психологической войны и традиционных методов конвенциональной войны. Тем самым достигалась и системность стратегических, оперативных и тактических уровней ведения военно-силовых действий.

Среди других разработанных приёмов сугубо на тактическом уровне — ослабление линии обороны противника массированным артиллерийским огнём или образование «брешей» в обороне при помощи смертников-шахидов с последующей масштабной атакой на бронемашинах Hummer, оснащённых крупнокалиберными зенитными пушками. Характерной чертой атакующей тактики ДАИШ является также использование при наступлении плотного и сверхплотного пулемётного и гранатомётного огня с беспрецедентным использованием снайперов, массовой подготовке которых в ДАИШ уделяется в течение всего 2015 года особое внимание.

Основное боевое подразделение ДАИШ — мобильные группы от 8 до 12 человек на 2-5 машинах. Используя Facebook или Twitter, члены определённой группы собираются в условленном месте в условленное время. Час-полтора уходит на разъяснение или конкретизацию боевого задания, после чего группа форсированно выдвигается к месту операции. Значительное число наступательных операций проводилось под утро, после утреннего намаза.

Одним из наиболее эффективных тактических достижений ДАИШ стало проведение ночных атак с использованием бронетанковой техники, снабжённой приборами ночного видения, включая ночные тепловизоры.

Стратегия целенаправленного провоцирования паники как непосредственно среди боевых порядков противника, так и поддерживающего его населения, не раз доказала свою эффективность в военной истории: и у китайцев, и у гуннов, и у монголов, и у Тимура, и во время первых мусульманских завоеваний.

Эта стратегия активно используется и военным руководством ИГ. В ней сочетается тактика проведения молниеносных военных операций, использование засад, одновременных терактов в нескольких местах, захвата заложников и изощрённой психологической войны с опорой на обман, пугающие слухи и показные зверства, которые призваны вызвать одновременно ужас и восхищение с помощью визуального и эмоционального шока. Этот шок призван лишить солдата или офицера противника какой-либо воли и всяческого желания бороться и сопротивляться. Тактика предварительного психологического и пропагандистского запугивания должна привести врага в состояние паралича и ступора. Вот для этого и используются кадры (чаще всего постановочные) мужчин, женщин, детей и стариков, которых обезглавливают, хоронят заживо, подвешивают на мясницкие крюки, кастрируют, продают, как скот, на рынках Мосула…

Вызванные чувства неотделимы от лежащего в основе традиционного маркетинга принципа подсознательной идентификации. Радикалы ДАИШ могли бы показывать в своих видео просто горы безликих трупов, но это было бы куда менее эффективно, чем прямая трансляция обезглавливания гражданина западной страны, с которым может легко идентифицировать себя обычный зритель. Ведь именно автоматическое подражание и базовая потребность в самоидентификации — элементарный принцип функционирования человеческой психики, использование которого является основой работы пиара и маркетинга.

Задачи стратегии пропагандистско-психологического ошеломления и запугивания заключаются в следующих моментах:

во-первых, речь идёт о том, чтобы запугать потенциально инакомыслящих и несогласных в собственном лагере. Страх подозрений в «предательстве» группы укрепляют лояльность её членов;

во-вторых, вызвать восхищение и притяжение всех людей с потенциальными садистскими, психопатическими отклонениями и наклонностями. В любом социуме из ста человек как минимум двое или трое обладают соответствующими атрибутами;

в-третьих, нанести психологический, потенциально деморализующий удар по «ближнему» (местное население) и «дальнему» врагу (Запад), навесив вину на казнённого заложника, которого перед смертью заставляют возложить на правительство своей страны ответственность за предстоящую расправу;

в-четвёртых, вызвать у врага так называемый «стокгольмский синдром», то есть добиться добровольного подчинения с помощью страха и ожидания. Противник должен быть одновременно запуган и сбит с толка опасным сплавом визуального террора и демонизации.

Когда представитель западного общества видит, как заложник возлагает на империалистический и крестоносный Запад ответственность за убийства неверных, он становится потенциальным идеологическим пособником, который из страха распространяет часть претензий ДАИШ. Один из основных лейтмотивов пропаганды ИГ — аргументированные обвинения западных «крестоносцев» во «вторжении на мусульманские земли» (Афганистан, Ирак) и «угнетении» мусульман. Тогда, в соответствии с этой логикой, жестокость Исламского государства оказывается лишь справедливой контрмерой по отношению к политике Запада в исламском мире.

Показательным примером стратегической эффективности тактики такого пропагандистского воздействия оказались результаты выборов в Испании после терактов в Мадриде в 2004 году. Победа досталась социалисту Луису Хосе Сапатеро, хотя до трагедии все опросы прочили первое место правым. Но дело в том, что именно исламистские радикалы возложили ответственность за теракты на правое правительство Хосе Марии Аснара...

Сегодня Исламское государство активно, широкомасштабно и целенаправленно формирует варварскую репутацию (распятия, обезглавливания и т.д.), которая создаёт атмосферу паники не только у реального, но и у потенциального противника. Такой пропагандистский террор моджахедов ИГ приводит в ступор и деморализует врага ещё до начала боя, что позволяло им после середины 2014 года захватывать целые города без какого-либо активного сопротивления.

Пропагандистские службы ДАИШ непрерывно рассылают всё новые фотографии и видео обезглавленных врагов. Например, когда 8 августа 2014 года войска Исламского государства захватили лагерь 93-й бригады (самая крупная база сирийской армии в провинции Ракка) и убили 300 солдат Башара Асада, «веб-моджахеды» немедленно выложили в сеть съёмки обезглавливания сирийских военных. Сам же захват армейской базы осуществлялся на основе отработанной боевой тактики с участием «шахидов»: тройной теракт открыл путь отрядам ДАИШ, которые смогли проникнуть на уже пострадавшие участки. Захват базы позволил ИГ заполучить существенное количество техники и тяжёлого оружия.

Непосредственно в боевые подразделения набирают только рекрутов, имеющих военную подготовку и соответствующий опыт. Наиболее предпочтительны бывшие офицеры любой кадровой армии. В рядах ДАИШ воюют бывшие офицеры армий Франции, Германии, Казахстана, России, Таджикистана и других стран.

До последнего времени базовый тренинг прибывающих рекрутов и добровольцев осуществлялся на 25 тренировочных лагерях ИГ. Но к августу 2015 года их количество увеличилось как минимум в два раза, поскольку потери ДАИШ существенно возросли. Основной учебный курс обычно продолжается от 2 недель до 1 года. В течение этого периода рекруты получают военное, политическое и религиозное образование. Тщательно изучается также арабский язык.

Определенные компоненты боевой тактики, отработанные ДАИШ, достаточно быстро распространяются во всём регионе. Например, в Нигерии боевики «Боко харам» уже взяли на вооружение тактику ИГ при захвате и удержании территорий.

Все вышеупомянутые тактические особенности ДАИШ достаточно выпукло проявились в первых двух кварталах 2015 года, когда иракское правительство, при содействии боевой авиации США и непосредственной поддержке инструкторов и спецназа иранского КСИР предприняло попытку широкомасштабного наступления на территории, захваченные ИГ летом 2014 года, прежде всего в провинции Анбар.

В связи с этим военное командование ДАИШ предприняло две меры.

Во-первых, крупные отряды джихадистов рассредоточились, частично перейдя на легальное положение, прежде всего в городах, т.е. значительная часть кадрового состава целенаправленно растворилась среди местного населения. И это вполне логично и рационально: держать оборону при многократном превосходстве противника в авиации и тяжёлом вооружении означает заведомое стратегическое поражение.

Во-вторых, стала форсированно расширяться и укрепляться подпольная агентурная и диверсионная сеть в Багдаде, в Басре, других крупных иракских городах, а также собственно в иракских ВС. Соответственно, планы по организации наступления, а также тактические изменения в этих планах быстро становились известны разведорганам ДАИШ.

Например, в январе 2015 года курдские подразделения организовали «успешное наступление» в районе Кобани—Камышлы в Сирии. Конечно, боевой потенциал пешмерга «неожиданным и чудесным образом» не возрос в разы. Ведь ещё в декабре курды висели на волоске от сокрушительного поражения в том же Кобани. На самом деле руководство ДАИШ провело целенаправленную перегруппировку своих сил, концентрируя их на особенно опасных направлениях. То есть, в течение декабря—января произошло выравнивание линии фронта, дабы избежать окружения отдельных частей ДАИШ за счёт фланговых обхватов.

Другой, связанный с этим же пример. Часть джихадистских сил из Сирии перебрасывалась в Ирак для насыщения обороны Тикрита и Мосула. Командование ДАИШ, естественно, сделало акцент на совершенствовании тактики уличных боёв в суннитских городах, которые минимизируют превосходство противника в авиации и бронетанковой технике. Таким образом, ставка была сделана на использование «афганской модели сопротивления», когда контролируемые ИГ районы Сирии превращаются в оперативные тыловые базы.

В этой связи интересны оценки Масуда Барзани — президента иракского Курдистана. По его словам, только потери курдов Ирака в борьбе против ДАИШ в 2014 году составили 800 убитых, в их числе — 10 бригадных генералов и около 4000 раненых военнослужащих.

Общую численность ВС Исламского государства М. Барзани оценил в пятьдесят тысяч человек. По его словам, воевать с вооружёнными формированиями Исламского государства гораздо сложнее, чем с армией Саддама Хусейна: «Войска Саддама были регулярной армией, и мы знали, что от них можно ожидать, а ИГ постоянно меняет тактику». Он отметил присутствие в рядах ИГ опытных боевиков и даже бывших офицеров «из Пакистана, Узбекистана, Казахстана и Чеченской Республики». Барзани назвал соседство Иракского Курдистана с ДАИШ «невыносимым». В то же время он довольно уклончиво высказался на тему масштабов участия пешмерга в дальнейших сухопутных операциях против ИГ.

В феврале 2015 года американцы провели в иорданской столице переговоры с вождями ряда суннитских племен Ирака. Шейхи Зейдан аль-Джибури и Джалаль аль-Гауд заявили, что готовы участвовать со своими сторонниками в военной операции против ИГ. Цели сил участников коалиции, участвующих в сухопутном наступлении против ИГ по определению оказались различными. Официальный Багдад был заинтересован в восстановлении статус-кво, который существовал при бывшем премьере Нури аль-Малики, курды — в удержании Киркука, суннитские племена провинции Анбар и Мосула — в широкой автономии и освобождении от доминирования как ДАИШ, так и шиитского правительства аль-Абади.

Основным направлением в проведении первого этапа этой операции стало наступление в направлении Тикрита (родины Саддама Хусейна), в котором активное участие принимали представители иранского Корпуса стражей исламской революции. Офицеры КСИР в данном случае выполняли функции советников и штабистов, а основная боевая нагрузка легла на подразделения иракского аналога КСИР. Его формирование началось осенью 2014 года после соответствующего решения Багдада и шиитского духовного руководства в Кербеле при активной материальной и технической поддержке КСИР.

Костяк нового подразделения составляют боевики т.н. «армии Махди» Муктады ас-Садра — лидера одной из наиболее влиятельных и радикально настроенных шиитских фундаменталистских организаций Ирака. Это уже серьёзно насторожило правительство Абади, поскольку противоречия между различными иракскими шиитскими фракциями ещё при бывшем иракском премьере аль-Малики стали обостряться.

Активное формирование с осени иракского аналога КСИР, по сути, стало ключевым шагом по созданию моноконфессиональной армии для правительства в Багдаде. Предполагается, что после прохождения военной обкатки в боях за Тикрит и Мосул «иракский КСИР» может постепенно полностью заменить иракскую армию, пронизанную агентурной сетью ДАИШ.

Официально оперативная координация в ходе наступления на Тикрит между военными командованиями США и ИРИ отсутствовала. На самом деле активная и тесная координация действий осуществлялась через посредников в иракском генштабе. По линии спецслужб постоянное взаимодействие обеспечивали высокопоставленные сотрудники службы безопасности Иракского Курдистана. В частности, такой канал координации активно действовал в период активной фазы боёв за Кобани: тогда спешно усиленная резидентура КСИР в Эрбиле через своих курдских коллег координировала с американскими спецслужбами организацию воздушного моста.

Медленное наступление правительственных войск и шиитских отрядов на Тикрит — одного из исторических символов баасизма в Ираке — к середине двадцатых чисел марта 2015 года серьёзно затормозилось. Ожесточённое сопротивление формирований ИГ заставило генерала А. ас-Саади, командующего операцией со стороны иракского генштаба, признать, что «наступление фактически провалилось и для его успешного завершения необходимо участие сил международной коалиции». Имелась в виду поддержка американской авиации.

Действительно, когда начались собственно уличные бои в самом Тикрите, использование авиации западной коалиции резко сократилось. Применение боевой авиации во время уличных боёв по определению лимитировано. Эффективные схемы тактики боя в городских условиях подразумевают комбинированное применение бронетанковой техники, артиллерии, спецподразделений и пехоты. В условиях военных действий в городских условиях подразделения ДАИШ смогли доказать свою высокую боеготовность. При этом была продемонстрирована политическая воля и дисциплинированность. Например, были расстреляны несколько полевых командиров ИГ, официально — из-за «трусости».

Одновременно подразделения Исламского государства (ИГ) активизировали сирийский фронт, перегруппировав силы и организовав несколько отвлекающих наступательных операций в Латакии и в курдских районах вблизи турецкой границы. Причём в последнем случае был применён классический обхват с флангов: джихадисты вначале сымитировали отступление, фактически заманив курдов в ловушку. И это сработало. Всё это было сделано, чтобы гарантировать получение устойчивого логистического коридора на сирийско-иракской границе.

Однако после 26 марта 2015 года американцы, несмотря на все возможные политические последствия, прежде всего связанные с суннитским фактором, вынуждены были не только возобновить, но и интенсифицировать воздушные налёты на Тикрит, используя при этом самые современные средства «умного оружия». Иначе трёхмесячная наступательная операция иракской армии оказалась бы полностью проваленной.

К началу апреля иракская армия захватила центр Тикрита, хотя бои на окраинах города продолжались вплоть до начала мая.

С политической и геополитической точки зрения военная операция по захвату Тикрита продемонстрировала качественно новый уровень военной координации между шиитским силовым потенциалом и Западом. В ходе этой операции происходило также непрерывное усиление иранского военного сегмента в рядах наступающих. В конце марта количество таких инструкторов в иракских частях превысило 500 офицеров, которыми непосредственно руководил генерал Касем Сулеймани. Именно благодаря офицерам КСИР и американской воздушной поддержке удалось окончательно захватить Тикрит.

Моральное состояние собственно иракской армии и курдских подразделений пешмерга оказалось неудовлетворительным. Например, имитация применения «хлора» джихадистами против наступающих курдов привела к панике и массированному отступлению пешмерга с ранее занятых ими позиций. Хотя было известно, что реальным химическим оружием ДАИШ не располагает. Но использование имитационного «хлора» свидетельствует о хорошей подготовке в рамках проведения психологической войны и знание бывшими баасистскими офицерами слабых сторон своих конкретных противников.

Коалиционный потенциал

Религиозно-идеологическое руководство ДАИШ стремится создать некую общую согласованную догматическую интерпретацию ислама и на этой основе постепенно консолидировать различные группы и организации радикальных моджахедов, несмотря на наличие традиционной конкуренции в их рядах.

В то же время лидеры ИГ проявляют особую политико-идеологическую гибкость, налаживая союзнические отношения с представителями многих других суннитских групп. Речь идёт не только об активном взаимодействии с баасистами. Целый ряд бывших старших офицеров армии и силовых структур С. Хусейна, видных функционеров партии Баас находятся среди «высокопоставленных советников» руководства ДАИШ. Помимо таких прочных связей ИГ с баасистами, представители руководства ИГ активно и небезуспешно пытаются выстраивать отношения с племенными лидерами и с суфийскими военными формированиями. И это приносит свои политические плоды. Менее чем за год ДАИШ превратился в самый крупный исламский суннитский радикальный центр на планете, когда различные экстремистские группировки постепенно превращаются в филиалы ИГ.

Но ситуация в плане выстраивания отношений между более крупными «региональными» группировками, например, ДАИШ и «Аль-Каида» Магриба (АКИМ), представляется более сложной задачей. Например, в Ираке и Сирии их представители периодически сражаются между собой. Казалось бы, их «вражду» усиливают также теологические и идеологические различия, в частности, противоречия в интерпретации шариатских норм. Так, например, АКИМ не признаёт многие «нововведения» ИГ, введенные им в регулирование общественно-семейной жизни.

Но, несмотря на теологические и идеологические дискуссии, конкретные факты говорят о развитии практического взаимодействия. Например, ИГ, захватив золотовалютные резервы Центрального банка Сирии в городе Ракка, передало АКИМ значительную часть захваченной суммы «для финансирования её операций в северной части Мали». Нечто подобное произошло и после захвата Мосула в Ираке.

Таким образом, прежняя вражда между группами радикальных исламистов всё чаще (но не всегда) уступает место взаимодействию и сотрудничеству в борьбе против общего противника. В особенности это касается рядового состава данных организаций. Речь идёт, прежде всего, о борьбе против светских режимов в регионе. При этом даже многие бойцы просаудовских исламистских формирований, казалось бы, враждующих с ИГ, особенно рядовых, разделяют идеи относительно необходимости свержения «продажных прозападных режимов».

Один из признанных духовных вождей современного салафизма, Абу Мухаммад аль-Макдиси, также как и другой джихадистский авторитет — Абу Катада, поддерживают Джабхат ан-Нусра и традиционную «Аль-Каиду» в их религиозных спорах с ДАИШ. Макдиси, духовный наставник Заркауи, вступил в яростные теологические дебаты с алимами ИГ и резко выступил против провозглашения Халифата и объявления Багдади халифом. В ответ он сам был обвинён в ереси и богохульстве.

Тем не менее тот же Макдиси публично заявил, например, что если он будет поставлен перед выбором — поддержать американскую интервенцию или ДАИШ, то он, безусловно, поддержит Исламское государство. То же самое наверняка сделают большинство традиционных салафитских шейхов и имамов.

Маневренная военно-дипломатическая коалиционная тактика активно используется в конкретных боевых условиях. Например, военное руководство ИГ в рамках весенней операции по захвату Идлиба добровольно уступило инициативу и не стало противодействовать просаудовским группировкам, что обеспечило последним пятьдесят процентов успеха. В свою очередь, это позволило ИГ перебросить силы из Сирии под Рамади, а после его взятия — часть подразделений обратно в Сирию под Пальмиру.

Более того, в этот же период ДАИШ пошёл на тактическую активизацию боевых действий в палестинском лагере Ярмук в Дамаске, что объективно отвлекло внимание сирийского военного командования от Идлиба. Всё это существенно способствовало успеху «Джейш аль-фатх», которую активно поддерживают Анкара и Эр-Рияд.

Такого рода коалиционные маневры дали возможность ИГ достичь трёх по крайней мере важных тактических целей.

Во-первых, отвлечь внимание Дамаска от Пальмиры, так как ситуация в Идлибе потребовала от командования сирийской армии перебросить в этот район все свои элитные части («Тигры», «Соколы пустыни» и часть 106-й бригады Республиканской гвардии).

Во-вторых, укрепить конфиденциальные связи между спецслужбами ДАИШ и «Джейш аль-Фатх».

В-третьих, продемонстрировать своим союзникам в Дамаске политико-военный потенциал Исламского государства.

Противоречия внутри западного истеблишмента в связи с фактором ДАИШ

Внезапно появившееся и быстро набравшее вес и силу Исламское государство становится причиной серьёзного обострения отношений внутри высшего западного политического истеблишмента. С одной стороны, часть этой элиты считает ДАИШ серьёзнейшей долгосрочной угрозой Западу, которую необходимо как можно быстрее уничтожить, используя все возможные средства. В русле этого тренда в западных СМИ активно демонстрируется и подчёркивается «варварский, звериный лик» ИГ, его жестокое, кровавое отношение к немусульманам, его вандализм и нетерпимость, невозможность с ним договариваться и т.д. Представители данной части западного истеблишмента настаивают на проведении максимально жёсткой силовой политики в отношении ДАИШ. В этом смысле типичными можно считать рекомендации представителя Совета по международным отношениям (важного компонента американской внешнеполитической элиты) Макса Бута.

Он считает, что надо направить в зону боевых действий 30 000 американских войск, установить бесполётную зону в Сирии, максимально вовлечь Турцию в проведение широкомасштабной наземной операции, эффективно объединить против ДАИШ курдов, шиитов и суннитов, настроенных оппозиционно к ИГ, расширить массированные военные налёты на территории, контролируемые Исламским государством.

Другое направление, представленное, прежде всего, в военно-разведывательном сообществе США, исходит из того, что ИГ — это такой долгоиграющий фактор, который уже невозможно уничтожить в обозримой перспективе. Поэтому с ним надо считаться, с ним надо работать, в том числе и для стратегического сдерживания Тегерана, исходя из жизненно важных интересов Соединённых Штатов на Большом Ближнем Востоке. С учётом этих моментов генерал-лейтенант ВВС США Дэвид Дептула предлагает очень осторожно использовать точечные военные бомбардировки против руководства ДАИШ, его экономических и военных центров.

Важнейший жизненно важный интерес Соединённых Штатов заключается не в обеспечении «стабильности» на Большом Ближнем Востоке, а в формировании здесь такого динамичного баланса сил, при котором различные конкурирующие силы могли бы уравновешивать друг друга, при этом объективно минимизируя угрозы стратегическим американским целям. Такая стратегия высшей американской элиты весьма схожа с важнейшим государственным интересом США в Евразии — не допустить доминирования на всём материке любой державы, которая могла бы бросить глобальный вызов США.

Военно-разведывательное сообщество США исходит из того, что к осени 2014 года установился относительно приемлемый для американских интересов баланс сил между потенциалами шиитов и курдов в регионе, с одной стороны, и ДАИШ, с другой. Кроме того, внимание ИГ отвлекается на внутренние противоречия внутри суннитского сообщества. Всё это ограничивает возможности для дальнейшей экспансии ДАИШ, которая могла бы стать угрозой для США.

Отражением этих взглядов стало то, что во влиятельном журнале Foreign policy, выражающем, прежде всего, интересы американских «реалистов-силовиков», стали появляться публикации, где говорилось о том, что в американском медиапространстве доминирует целенаправленное шельмование ИГ, прямое искажение и фальсификация характера и масштабов его деятельности...

Две эти тенденции в отношении ИГ в западном политическом истеблишменте достаточно жёстко столкнулись и между ними продолжается невидимая, но ожесточённая борьба. Тем не менее можно даже не прогнозировать, а постулировать, что уже в среднесрочной перспективе Исламское государство будет восприниматься и интерпретироваться в американской элите именно как главная глобальная и стратегическая угроза. Собственно, такой тренд уже проявляется.

Барак Обама в конце 2014 года публично заявил, что жизненно важные интересы США сталкиваются с тремя ключевыми угрозами — Исламское государство, пандемия Эболы, Россия. Причём угроза ИГ оказывается на первом месте, несмотря даже на мощный ядерный потенциал России. Девять факторов обуславливают особую значимость такой экзистенциальной опасности ДАИШ для США.

Во-первых, Исламское государство является для высшей американской элиты долговременной, цивилизационной и идеологической угрозой, с которой невозможно, в принципе, найти компромисса. То есть это прямое, непосредственное противостояние «или-или». Ведь, например, ДАИШ, в отличие от «Аль-Каиды», не только декларирует превосходство исламской цивилизации по сравнению с западной, но и постоянно и всячески это демонстрирует. Идеологи ИГ подчёркивают, что лидером современной материалистической богоборческой цивилизации являются именно США.

Во-вторых, потенциально Исламское государство, в силу своего антиамериканизма, имеет огромную социальную поддержку своих целей и своей идеологии не только в суннитской среде планеты, но и в самом западном сообществе, где антиамериканские настроения усиливаются в самых разных слоях социума.

В-третьих, ДАИШ — единственная структура в исламском мире, которая обладает системным долгосрочным политическим проектом, который привлекателен и понятен для сотен миллионов человек. А, например, Россия альтернативным глобальным политическим проектом похвастаться не может. Хотя Китай пытается сформулировать свой такой долгосрочный проект, но даже внутри высшего китайского руководства по этому поводу нарастают всё более явственные и острые противоречия.

В-четвёртых, Соединённые Штаты, при всей своей политической, пропагандистской и интеллектуальной мощи, проигрывают идеологическую и информационную войну с Исламским государством. Это открыто признают даже ведущие аналитики и стратеги военно-разведывательного сообщества Соединённых Штатов.

Одна из главных и парадоксальных причин этого факта заключается в том, что вся американская и, шире, западная культура пропитана тотальным культом насилия, стремлением к обладанию властью, влиянием, достижением быстрого осязаемого результата. А это именно то, что явно и бескомпромиссно демонстрирует в своей политической тактике и пропаганде ДАИШ. Как и сторонники ИГ, многие десятки миллионов американцев преклоняются перед силой и корпоративной солидарностью.

В-пятых, именно ИГ является, по мнению официального Вашингтона, главной силой, которая подрывает существующий западный мировой порядок. И в этом отношении ДАИШ гораздо более опасен, чем Россия и Китай. Исламское государство — это символ бескомпромиссного врага западного мироустройства.

В-шестых, внутри России, которая сейчас открыто противостоит США, американцы имеют разветвлённую агентурную сеть, значительное число своих высокопоставленных «агентов влияния», целые социальные группы, которые ведут потребительский образ жизни, прямо или косвенно симпатизируют западным стандартам. Внутри же ИГ США не имеют действенной агентуры, а, соответственно, обладают весьма зыбкой первичной информацией о происходящих там процессах. Это ещё больше усиливает у военно-разведывательной элиты Америки стратегические опасения.

В-седьмых, ДАИШ возглавляют и в его структурах работают тысячи руководителей и сотрудников бывших саддамовских мухабарат, и прежде всего, высокопоставленные представители партийной разведки — по определению убеждённые, принципиальные враги США. Офицерский корпус саддамовских мухабарат (эта система безопасности ещё в конце 90-х годов включала в себя девять спецслужб) в сотрудничестве с американскими оккупационными властями практически не участвовал.

В-восьмых, США не готовы к длительной, широкомасштабной военной конфронтации с ДАИШ с использованием своих сухопутных сил в силу целого ряда стратегических, политических, социальных, геополитических, идеологических и других причин. А бомбардировки, на которые американцы уже потратили десятки миллиардов долларов, военную ситуацию никак кардинально развернуть не могут. Как признают американские высокопоставленные аналитики: «…у США нет военных вариантов борьбы с ИГИЛ. Ни антитеррористические операции, ни стратегия противодействия повстанческим выступлениям, ни полномасштабные военные действия не позволят одержать решительную победу». Многие представители военно-разведывательного комплекса США прямо признают, что к концу августа 2015 года ДАИШ более силён, чем год назад, несмотря на проведённые тысячи бомбовылетов.

В-девятых, фактически высший американский истеблишмент не знает даже в интеллектуальном плане, что делать с ИГ в долгосрочной перспективе. Против ИГ Вашингтон вынужден использовать т.н. стратегию «наступательного сдерживания». Как пишет один из известных аналитиков военно-разведывательного сообщества США: «По крайней мере, ещё какое-то время наиболее действенной политикой, отвечающей нашим целям и средствам и имеющей самые высокие шансы защитить наши интересы, останется «наступательное сдерживание» — сочетание ограниченной военной кампании с серьёзными дипломатическими и экономическими усилиями для ослабления ИГИЛ и согласования интересов многих стран, которым угрожает наступление этой группировки».

ДАИШ и Центральная Азия

Исламское государство в январе 2015 года объявило о переносе боевых действий в страны Центральной Азии. Такой шаг и последующие события за прошедшие месяцы только подтверждают, что данное действие в значительной степени является стратегической пропагандистской и пиар-акцией. В ближайшие годы ДАИШ не может перейти к широкомасштабной экспансии, в том числе и в Центральной Азии, пока не будут достигнуты кардинальные изменения в отношении трёх ключевых региональных целей — в Сирии, Иордании и Саудовской Аравии.

Смарт-стратегия ИГ исходит из того, что дестабилизация внутренней социально-экономической ситуации (на фоне обездоленности широких народных масс, коррупционного произвола, массовых репрессий в обществе, обострения межклановых противоречий и т.д.) должна достигнуть такой качественной степени, при которой рано или поздно сформируются местные пассионарные группы, способные целенаправленно вести вооружённую борьбу. Только в таком случае ДАИШ может приступить к предоставлению информационно-идеологической, пропагандистской, консультативной, финансовой, политико-силовой поддержки местным моджахедам.

Это не означает, что руководство ИГ отказывается от соответствующего политического прогнозирования и планирования.

Во-первых, исходя из накопленного опыта, ДАИШ должна приступить к формированию своей агентурной сети в этом регионе. Главная задача соответствующих ячеек — сбор информации, мониторинг текущей ситуации, постепенное формирование горизонтальной сети по принципу «от родственника к родственнику, от соседа к соседу», постепенное внедрение в силовые институты.

Во-вторых, определение иерархии стратегических целей. Геополитическое понятие «Центральная Азия» включает и Афганистан, где ДАИШ только приступил к наращиванию своего присутствия. Самым слабым звеном в Центральноазиатском регионе является Таджикистан. Затем идут Кыргызстан, Узбекистан, Туркменистан и Казахстан. Значительная часть так называемых элит этих постсоветских стран (прежде всего, Кыргызстана и Таджикистана) в той или иной мере интегрирована в евразийскую наркосистему. Степень критической бедности в Таджикистане, Киргизии и Узбекистане достигает 80-85 процентов: уровень доходов на душу населения на многих, прежде всего сельских, территориях этих стран не превышает 50 долларов в месяц.

В-третьих, потенциальной социальной базой наступления на постсоветскую Центральную Азию могут стать мигранты в странах Аравийского полуострова. Там в настоящее время могут находиться от 700 до 900 тысяч граждан Узбекистана и более полумиллиона выходцев из Таджикистана. Значительная часть таких трудовых мигрантов по определению уже восприимчива к религиозному радикализму.

В-четвёртых, ДАИШ и другие радикальные джихадистские структуры поддерживаются и подпитываются двумя основными социальными группами. С одной стороны, это количественно увеличивающиеся социально обездоленные слои с крайне высоким уровнем безработицы и отсутствием каких-либо перспектив на улучшение своего социально-экономического положения. С другой стороны, это многочисленные представители городских средних и образованных слоёв населения, для которых всё более острой становится проблема смысла жизни. В постсоветской Средней Азии и тех и других вполне достаточно.

Поэтому мобилизационный потенциал для быстрого распространения джихадистского движения здесь очень высок. В своей пропаганде на среднеазиатское население ДАИШ делает упор на жертвы среди гражданского населения от рук правительственных сил в Сирии и Ираке. Далее акцент делается на то, что выходцы из Центральной Азии «должны присоединиться к тому, что считают легитимным сопротивлением против деспотических режимов». Выражение этой идеи является чрезвычайно важным для ИГ, поскольку это помогает группировке «создать своего рода долгосрочный позитивный имидж среди потенциальных новобранцев в Центральной Азии».

В-пятых, для руководства ДАИШ не секрет, что в регионе среди населения крайне низок авторитет властей этих государств, погрязших в коррупции и межклановых склоках.

Особенно актуальна данная проблема для двух стран. Речь идёт, прежде всего, об Узбекистане, чья властная элита пребывает в состоянии практически открытого раскола, который пока сглаживает наличие президента Ислама Каримова. Однако уже в ближайшие год-полтора по чисто физическим причинам ему придётся передать власть в другие руки. И борьба за неё уже началась, в том числе внутри местных спецслужб. Сложнейшая ситуация в этом отношении складывается и в Таджикистане. Президент Рахмон, окружённый выходцами только из своего родного Кулябского района, всё больше и больше отчуждается от реалий своего общества.

В-шестых, под очень большим вопросом находится компетентность местных силовиков для борьбы с принципиально новыми вызовами. Коррумпированные силы безопасности правящих режимов, активно занимающиеся переделом экономических ресурсов, неоднократно демонстрировали свою неспособность, как в случае с Таджикистаном, действительно бороться с действующими там отрядами оппозиции. Усиливается реальная угроза и режиму Ислама Каримова. Например, в городах страны, в том числе и в самом Ташкенте, неоднократно неизвестные вывешивают в открытом доступе чёрные флаги «джихада» в поддержку ИГ.

В этих условиях страны региона рискуют уже в ближайшие год-два получить «критическую массу» недовольных. Не случайно, что уже в ходе саммита СНГ 10 октября 2014 г. президент Таджикистана Эмомали Рахмон запросил помощи у Москвы в борьбе с ИГ и повышения координации спецслужб для парирования данного вызова. Особенно с учётом того, что в северном Афганистане на границе с Таджикистаном и Туркменистаном всё заметнее присутствие группировок, которые соотносят себя с ИГИЛ.

Например, религиозные экстремисты, обосновавшиеся в афганском Бадахшане, также присягнули на верность Исламскому государству, заменив свои прежние флаги на чёрный стяг ДАИШ. Осенью на таджикской границе располагаются до семи тысяч, а на туркменской — порядка трёх тысяч боевиков. Афганские провинции Кундуз, Баглан, Сари-Пуль, Фарьяб, Джуазджан стали местом скопления радикальных джихадистов из Таджикистана, Узбекистана, Северного Кавказа, Саудовской Аравии и Пакистана. По всей видимости, именно по этой причине Владимир Путин в начале саммита членов Организации договора о коллективной безопасности в Москве в декабре 2014 года заявил: «Приоритетное значение необходимо отдать таджико-афганской границе и оказать финансовую и техническую помощь Таджикистану с целью модернизации его вооружённых сил».

Уже в настоящее время на своей военной базе в Таджикистане Россия разместила беспилотники «Застава», «Гранат» и «Лир». Эти самолёты спроектированы для выполнения разведывательных полётов в любое время суток, способны вести аэрофотосъёмку, улавливать источники радиоволн и при необходимости выполнять штурмовые операции. Помимо этого в рамках вооружения и оснащения вооружённых сил Таджикистана Россия разместила на территории находящейся там базы 201-й мотострелковой дивизии ракеты «Град», танки Т-72 «Урал» и учебное оборудование для отработки прицельной стрельбы, а также приступила к подготовке отрядов снайперов.

Проблема, однако, в том, что чисто военными средствами и методами кардинально сломить тенденцию усиления системных угроз региону уже не удастся. Продуманная целостная стратегия Москвы по защите своих интересов в Центральной Азии отсутствует. Тем не менее лидеры стран этого региона, понимая, что надеяться на Пекин и Вашингтон практически нельзя, почти открыто прикрываются российским заступничеством.

Логично предположить, что именно на постепенное и долгосрочное втягивание России в многочисленные силовые кризисы и вооружённые конфликты в геополитическом пространстве исламского мира и делается решающаяся ставка многими опытными глобальными игроками.

Цель та же, какой она была в отношении Советского Союза во второй половине 70-х годов ХХ века — максимально истощить внутренний потенциал, вызвать саморазвивающуюся внутреннюю социально-экономическую дестабилизацию и постепенную фрагментацию страны...

Шамиль Султанов, руководитель Центра стратегических исследований «Россия-исламский мир»