Польшей традиционно правят явные шизофреники
Русофобский маразм польской политической элиты, похоже, достиг своей кульминации. На днях польский министр обороны Мачерович договорился до того, что, оказывается, главным виновником известной Волынская резни 1943 года, в ходе которой бандеровцы из ОУН вырезали почти 100 тысяч поляков, были оказывается... русские! Мол, если бы не вторжение Красной Армии в Польшу в 1939 году, никакой резни якобы не было бы:
«Нужно понимать, что 11 июля 1943 года бы не было, если бы не советская агрессия 17 сентября 1939 года — действия Кремля дали толчок событиям, которые привели к геноциду на Волыни», — заявил пан министр.
Как именно освобождение Красной Армии земель Западной Украины и Белоруссии в 39-ом году связаны со зверствами бандеровцев, министр так только и не пояснил. Впрочем, для любого вменяемого человека и без того очевидно, что министр просто нагло врёт. Потому и не стал вдаваться в подробности...
Конечно, можно было бы и не обращать внимания на слова этого типа, с внешними признаками законченного дегенерата-алкоголика (посмотрите только на явно пропитую физию польского министра обороны). Но дело здесь не только в самом министре, сколько в той политике, которую по отношению к России проводит Польша. Об этой политике можно судить хотя бы по деяниям, которые проводит польское посольство в Москве.
В прошлом году «Новая газета» опубликовала интервью с послом Катажиной Пелчинска-Налэнч. Вот небольшой отрывок из этого материала:
«- Госпожа посол, свой первый год на этом посту вы отметили поездкой на Соловки. Почему именно туда?
— Я приняла участие в траурных мероприятиях Дней памяти жертв политических репрессий в урочище Сандармох вблизи Медвежьегорска, где покоятся и поляки. Потом наша делегация поехала на Соловки — во-первых, участвовать в возложении цветов к Соловецкому камню. Во-вторых, на этот раз для меня было важно лично присутствовать на завершении проекта молодёжного обмена. Российские и польские студенты и школьники участвуют в совместных поисковых экспедициях по местам, где жили ссыльные, на практике изучают нашу совместную историю в дружественном диалоге. В третьих — чтобы поговорить с директором Соловецкого музея о возможном сотрудничестве. Ведь в 1927 году — это был один из пиковых годов в соловецком лагере — поляки являлись четвёртыми по численности заключенных после русских, белорусов и украинцев.
— Почему сами поехали? Вашу семью репрессии тоже коснулись?
— К счастью, моя семья не пострадала. Но сохранять память жертв ГУЛАГа важно не только потому, что среди них оказалось много поляков: это была страшная трагедия и для России, и для Польши, этот период истории до сих пор влияет на отношения между нашими странами. Я лично возглавила делегацию, чтобы показать, какое значение мы придаём сохранению памяти жертв террора и нашим совместным инициативам. Сотрудничество по вопросу жертв ГУЛАГа является важной составляющей исторического диалога между Польшей и Россией».
Во как! Если посол любой нормальной страны прежде всего занимается укреплением двусторонних связей, прежде всего в экономике и в культуре, польский же посол без устали ездит по бывшему ГУЛАГу, старательно выискивая настоящие и мнимые жертвы сталинского режима польского происхождения. И делается это точно не в память павших от репрессий, а с целью показать якобы «репрессивную сущность» Советского Союза, правопреемником которого является нынешняя Россия. А ещё изобразить поляков главными жертвами советских репрессий, за которые наша страна должна бесконечно каяться.
Поэтому российскую политику Польши можно смело назвать кладбищенской политикой, которая по поводу, а чаще и без повода, ворошит кости прошлого. Поэтому идиотские высказывания министра обороны ложатся в эту канву вполне логично...
Есть у этой политики ещё одна сторона медали. Опять возвращаюсь к интервью госпожи посла:
«...Кстати, Польша — единственная в Европе страна, которая не просто боролась с фашизмом: в Польше не было ни одного формирования, которое перешло бы на сторону нацистов…
— Наподобие армии Власова или Казачьего стана?
— Да, именно. Поляки не создали ни одной организации, которая встала бы в ряды вермахта...».
А вот здесь пани Катажина нагло соврала — точно также, как сегодня врёт и министр обороны. Ведь профессиональным историкам известно, что поляки во время Второй мировой войны в своём большинстве не столько нацистам сопротивлялись, сколько прислуживали Гитлеру — верой и правдой! В том числе и в рядах вермахта на Восточном фронте.
Об этом сегодня пишет не абы кто, а польский профессор Рышард Качмарек, директор Института Истории Силезского Университета, автор книги с характерным названии «Поляки в вермахте». Вот что он, например, заявил по этому поводу польской газете «Gazeta Wyborcza»:
«Мы можем считать, что у 2-3 млн. человек в Польше есть родственник, который служил в вермахте. Сколько из них знают о том, что с ними стало? Наверно немногие. Ко мне постоянно приходят студенты и спрашивают, как установить, что произошло с дядей, с дедом. Их родные об этом молчали, они отделывались фразой, что дед погиб на войне. Но третьему послевоенному поколению этого уже недостаточно...
Сколько же из них погибли на войне, точных данных не существует. Немцы считали поляков, призванных в вермахт, только до осени 1943 года. Тогда с присоединенных к Рейху польских Верхней Силезии и Поморья поступило 200 тысяч солдат. Однако набор в вермахт длился еще в течение года и в гораздо более широком масштабе. Из докладов представительства польского правительства в оккупированной Польше следует, что до конца 1944 года в вермахт было призвано около 450 тысяч граждан довоенной Польши. В общем, можно считать, что через немецкую армию во время войны их прошло около полумиллиона...».
Причём, судя по всему, поляки шли служить немцам с большим энтузиазмом:
"Во время отправления рекрутов, которые вначале проводились на вокзалах с большой помпой, часто пели польские песни. В основном в Поморье, особенно в польской Гдыне. В Силезии же в районах с традиционно сильными связями с польской речью: в районе Пщины, Рыбника или Тарновске-Гуры. Начинали петь рекруты, затем подключались их родные, и вскоре оказывалось, что во время нацистского мероприятия поет весь вокзал. Поэтому немцы отказались от торжественных проводов, потому что это их компрометировало. Правда, пели в основном религиозные песни. Ситуации, когда кто-то бежал от мобилизации, случались крайне редко...
Поначалу казалось, что всё не так уж и плохо. Первый набор состоялся весной и летом 1940 года. Пока рекруты прошли через обучение и попали в свои части, война на Западном фронте уже завершилась. Немцы захватили Данию, Норвегию, Бельгию и Голландию, разбили Францию. Военные действия продолжались только в Африке. На стыке 1941 и 1942 годов служба напоминала мирные времена. Я был в армии, поэтому могу себе представить, что спустя некоторое время человек привыкает к новым условиям и убеждается, что жить можно, что никакой трагедии не произошло. Силезцы писали о том, как им хорошо живётся в оккупированной Франции. Присылали домой снимки на фоне Эйфелевой башни, пили французское вино, проводили свободное время в обществе француженок. Служили в гарнизонах на отстроенном в то время Атлантическом Вале. Я напал на след силезца, который всю войну провел на греческих Кикладах. В полном покое, словно был в отпуске. Сохранился даже его альбом, в котором он рисовал пейзажи...
Всё изменил Сталинград… В один момент оказалось, что призыв в армию означает верную смерть. Наиболее часто погибали новобранцы, иногда всего лишь после двух месяцев службы… Люди не боялись того, что кто-то с ними рассчитается за службу на немцев, они боялись внезапной смерти. Немецкий солдат тоже боялся, но в центре Рейха люди верили в смысл войны, в Гитлера, в то, что немцев спасет какое-нибудь чудо-оружие. В Силезии же, за небольшими исключениями, этой веры никто не разделял. Зато силезцы панически боялись русских... Понятно, что самые большие потери были на Восточном фронте… если учесть, что погиб каждый второй солдат Вермахта, то можно принять, что на фронте могло погибнуть до 250 тысяч поляков".
По данным директора Института Истории Силезского Университета, воевали поляки за Гитлера не только на Востоке: «на Западном и Восточном фронтах, у Роммеля в Африке и на Балканах. На кладбище на Крите, где лежат погибшие участники немецкого десанта 1941 года, я находил и силезские фамилии. Такие же фамилии я находил и на военных кладбищах в Финляндии, где хоронили солдат Вермахта, поддержавших финнов в войне с СССР»...
Кстати, след одного такого поляка мне удалось обнаружить на территории моей родной Нижегородской области. Здесь находится православный Оранский Богородицкий мужской монастырь. В годы Второй мировой войны на территории монастыря действовал лагерь для военнопленных солдат нацистской Германии и их союзников (так называемый лагерь «Оранки-74»). Через лагерь прошли немцы, итальянцы, австрийцы, испанцы, венгры и румыны. Всего на территории лагеря содержалось до 12 тысяч военнопленных, которые занимались заготовкой леса, помощью колхозникам и работой в мастерских. Вот среди этих пленных мне и попалась фамилия этого самого поляка. А именно — солдата германской армии Дибека Алекса Францевича, 1915 года рождения, уроженца д. Гросзерген, Германия.
Вот архивная справка на этого человека:
«В 1939 году состоял в польской армии, во время военных действий против Германии взят в плен под Данцигом. 6-го февраля 1941 года мобилизован в Германскую армию. 11 ноября 1941 года был взят в плен частями Красной Армии у хутора Вехтуй (8 км от г. Тихвин). Дибек Алекс был стрелком 5-ой роты 5-го батальона 25 мотополка 12 танковой дивизии Вермахта.
9-го февраля 1942 года прибыл в лагерь военнопленных № 74, Горьковская область. (информация о его месте пребывания после пленения и до прибытия в лагерь № 74 в учётном деле не выявлена). 10-го февраля 1942 года поступил в медицинский стационар лагеря. 18-го апреля 1942 года умер в этом лагере. Похоронен на кладбище лагеря»...
... Но служили поляки, как оказалось, не только в чисто воинских частях. Немало их подвизалось в карательных подразделениях нацисткой Германии. Вот что пишут по этому поводу современные российские историки:
«На заключительном этапе Второй мировой войны в состав войск СС вошла так называемая Свентокшижская бригада, или бригада Святого Креста (Brygada Swietokrzyska), сформированная из членов довоенных польских фашистских организаций, придерживавшихся радикальных антикоммунистических и антисемитских взглядов. Она входила в состав польских Национальных Вооружённых сил. Её возглавлял полковник польской кавалерии Антоний Шацкий.
В 1944 г. бригада (820 человек) в южной Польше вела боевые действия против германской армии и польской Армии Людовой. В январе 1945 г. под г. Краковом вступила в бой с Советской армией и вскоре вошла в союзные отношения с 59-м армейским корпусом вермахта.
Вместе с германской армией бригада Святого Креста отступила на территорию протектората Богемия и Моравия, где её солдаты и офицеры получили статус добровольцев СС (SS-Polnisch-Freiwillingen). Они были частично обмундированы в эсэсовскую форму, но с польскими знаками отличия. Из бойцов бригады формировались группы и забрасывались в тыл Советской армии для проведения диверсионной деятельности. Состав бригады пополнялся за счёт польских беженцев.
В апреле 1945 г. бригада (4000 человек) выступила на фронт. В оперативном отношении она была подчинена сдерживавшему наступление Советской армии танковому корпусу Feldhernhalle. В задачи бригады входила борьба в прифронтовой зоне с чешскими партизанами и советскими разведгруппами.
5 мая 1945 г. польские эсэсовцы (1417 человек) покинули свои позиции и отступили на запад, навстречу наступающей армии США... Американское командование взяло бригаду под свою защиту, поручило ей охрану лагерей немецких военнопленных и затем позволило её солдатам и офицерам укрыться в американской оккупационной зоне.
В послевоенной Польше солдаты и офицеры бригады Святого креста были заочно осуждены».
Ещё больше поляков служило во вспомогательной немецкой полиции, занимавшейся, помимо всего прочего, охраной лагерей и уничтожением евреев:
«В октябре 1939 г. германские оккупационные власти приступили к формированию польской вспомогательной полиции (Polnische Hilfspolizei или Polnische Polizei im Generalgouvernement). В её ряды призывались бывшие полицейские Польской республики. К февралю 1940 г. она насчитывала 8700 человек, а в 1943 г. — уже 16 000 человек. По цвету униформы она получила название Granatowa policja — „синяя полиция“. В её функции входила прежде всего борьба с уголовной преступностью и контрабандой.
Германские власти часто привлекали польских полицейских к облавам, паспортному контролю, охране периметров еврейских гетто. Также „синяя полиция“ участвовала в арестах и депортации евреев в концентрационные лагеря.
После войны 2000 бывших чинов „синей полиции“ были признаны виновными в совершении военных преступлений и осуждены на тюремное заключение, а около 600 человек были приговорены к смертной казни...
В марте 1943 г., с началом истребления польского населения Волыни боевиками Украинской повстанческой армии (УПА), германские власти создают польские полицейские батальоны. Они заменили украинские полицейские батальоны на Волыни, входившей в состав генерал-губернаторства, которые перешли на сторону УПА. Поляки были включены в 102-й, 103-й, 104-й полицейские батальоны смешанного состава, а также в полицейский батальон 27-й Волынской пехотной дивизии.
Также было сформировано 2 польских полицейских батальона — 107-й (450 человек) и 202-й (600 человек), которые использовались для совместной с германскими войсками и полицией борьбы с отрядами УПА. Они подчинялись командованию СС на Волыни и в белорусском Полесье. В боевых действиях с отрядами УПА польские полицейские батальоны взаимодействовали с польскими отрядами самообороны и участвовали в карательных акциях против украинского населения.
Сначала поляки были вооружены советским трофейным оружием, но затем их обеспечили карабинами, пистолетами-пулемётами и ручными пулеметами германского производства.
Полицейские данных батальонов были обмундированы в униформу германской военной полиции.
В январе 1944 г. солдаты 107-го польского полицейского батальона, разоружив немецких офицеров, перешли на сторону партизан Армии Крайовой.
Полицейские 202-го польского батальона СС в мае 1944 г. были включены с состав войск СС и в августе 1944 г. рассеяны в ходе боев с Советской армией под Варшавой на правобережье Вислы».
Среди этих карателей своё «достойное» место нашёл и дедушка нынешнего председателя Евросоюза, поляка Дональда Туска — Йозеф Туск. Он служил в резервных частях СС, которые в Померании занимались отправкой евреев в лагеря смерти. Примечательно, что сам Туск долго врал, что оба его деда были участниками Сопротивления, пока однажды польские журналисты не раскопали всю правду об эсэсовце Йозефе. Впрочем, на политической карьере пана Дональда это нисколько не отразилось — в современной Польше хуже быть коммунистом или просто другом России, чем откровенном нацистом: всё же нацисты воевали с ненавистной Польше Россией, поэтому польские политики явно испытывают тайную симпатию к Гитлеру...
Вот в этом-то и заключается вся нынешняя суть польской восточной политики — скрыть по возможности массовое сотрудничество поляков с Гитлером, при этом обвинив во всех исторических грехах Россию. И делается это, как видим, в том числе и через наглые, даже шизофренические публичные высказывания, вроде того, которое произнёс польский министр обороны...
... Думаю, что России пора адекватный ответ Польше — в соразмерности её русофобии. Во-первых, официально не комментировать русофобский бред первых лиц этой явно сбрендившей страны. Пусть это за наших дипломатов делают профессиональные психиаторы — хорошо будет, если на польскую политическую бредятину «полюбуется» весь остальной мир. Во-вторых, сократить по возможности любые контакты с Польшей, особенно в гуманитарной и культурной сфере. И уж точно не позволять польским дипломатам шляться по стране в поисках «жертв сталинских репрессий» — в конце концов, наша история, в том числе и её самые трагичные страницы, это не их, извините за выражение, собачье дело!
Может, эти мои предложения покажутся кому-то очень резкими, но ведь пока никаких адекватных лиц на польском политическом горизонте, увы, не просматривается. А с шизофрениками по-нормальному общаться в приличном обществе как-то не принято...
Вадим Андрюхин, главный редактор
