Отложенный Апокалипсис: хроники мирового ядерного противостояния (окончание)
Наш постоянный автор Сергей Тарасович Брезкун (Сергей Кремлёв) в 2016 году выпустил в свет книгу «Меч или Весы? Ядерный фактор в проблеме войны и мира». С согласия автора мы публикуем главу «Доктрины и иллюзии» из части IV этой книги «Мир на планете и войны на картах».
Доктрины и иллюзии
КУРС Америки на превосходство имеет намного более давнюю историю, чем пресловутая политика якобы «изоляционизма» США. Этот курс возник уже в первой четверти XIX века в виде доктрины Монро, которая при своём формулировании в 1823 году имела антироссийскую направленность. Через десятилетия ничего не изменилось. Так, государственный секретарь США Сьюард во время Крымской войны произнёс в Сент-Поле (штат Миннесота) очень откровенную речь:
«Стоя здесь и обращая взор к Северо-Западу, я вижу русского, который озабочен строительством гаваней, поселений и укреплений на оконечности этого континента как аванпостов Санкт-Петербурга, и я могу сказать: «Продолжай и строй свои аванпосты вдоль всего побережья вплоть даже до Ледовитого океана – они тем не менее станут аванпостами моей собственной страны – монументами цивилизации Соединённых Штатов на Северо-Западе»...»
Эти слова должен бы знать в России каждый школьник, но их вряд ли помнят в России даже академики-американисты.
Концептуальной политической и военно-политической работе в Соединённых Штатах всегда придавалось важное значение. В принципе, такой подход можно лишь приветствовать, другое дело – каковыми при этом оказываются качество, назначение и обоснованность концепций и доктрин?.. И вот здесь картина наблюдается далеко не отрадная.
Поэтому хотя бы краткому анализу вереницы сменяющих друг друга американских внешнеполитических доктрин второй половины ХХ века не мешает посвятить отдельную главу.
По сути, работа над ядерными доктринами началась в Америке ещё до первого ядерного испытания в Аламогордо. Уже в 1943 году один из руководителей «Манхэттенского проекта» Ванневар Буш предлагал «продемонстрировать мощь нового оружия представителям всех Объединённых Наций, организовав испытания в пустыне или на необитаемом острове».
Можно начать отсчёт «атомных» доктрин и от плана Баруха, хотя у Баруха были предшественники, например – Лео Сциллард. Можно вспомнить и более ранние «атомные» меморандумы, о чём – ниже, однако речь о концепциях внешней политики США полезно начать с цитирования такого российского приверженца – после 1991 года – американской «демократии», как член горбачёвского Политбюро Александр Н. Яковлев. В 1984 году – когда он был ещё «идеологическим бойцом ЦК КПСС», Яковлев издал содержательную книгу с названием «От Трумэна до Рейгана», и о связи доктрин и реальности там сказано так:
«Доктрины международных отношений, в обилии поставляемые на американский и мировой рынок, …служат реальным политическим целям... Далекие от благочестия проповеди политологов находят свое продолжение в интервенционистской политике правящей элиты».
Достаточно вспомнить Югославию, Ирак, Ливию, Сирию, чтобы понять, что в XXI веке такую оценку сдавать в архив рано. Так же, как и другую оценку Яковлева «советского», а не ренегатского, образца:
«У политологических доктрин свои имена и титулы, свои «должности», ...своя иерархия... Но есть доктрина, которая находится на особом попечении... Арбитр безжалостный и непреклонный. «Устрашение», «гибкое реагирование», «контрсила» – все они так или иначе вращались вокруг политики, направленной на конфронтацию... Эти доктрины готовы «отдать душу», как только потребует того политическая обстановка. Доктрина «национальных интересов» – совсем другое дело. По сути и форме она служила и служит шовинистическим оправданием верховной цели США – достижению мирового господства».
А.Н. Яковлев насчитал 145 интервенционистских и подрывных акций США с 1785 по 1983 год. Этот список изобилует словами: «захват», «высадка», «десант», «оккупация», «интервенция»... География – практически весь мир: Алжир, Марокко, Куба, Панама, Колумбия, Япония, Китай, Африка, Гренада, Вьетнам...
Но были же, скажем, и свержение Моссадыка в Иране, свержение президента Хакобо Арбенса в Гватемале.
Это – уже сверх счёта Яковлева, так же как война в Заливе, Югославия, Ливия, Украина...
Для сравнения напомню: Россия за тот же период с 1785 по 1983 год в свой исторический реестр может занести иные события – те, что прославили русское оружие, но принесли России лишь убытки и потери: освободительные морские походы Ушакова в Средиземноморье и переход Суворова через Альпы; Аустерлиц, где русский солдат погибал за интересы австрийской короны; освобождение Болгарии от османского ига; восточно-прусский бросок Самсонова, спасший Западный фронт союзников в 1914 году от разгрома; освобождение Европы от Гитлера...
Включение в состав России Крыма, Новороссии-Таврии, Кавказа и Туркестана нельзя расценивать как операции интервенционистские – эти регионы естественным образом входили и входят в геополитическую сферу России.
Не подходит под определение аннексии и коллизия с Финляндией, поскольку результатом финской кампании России в начале ХIХ века стало избавление Финляндии от шведской ассимиляции. Спасительную для финнов роль России признают даже современные финские политики – об этом писал тот же Мауно Койвисто, бывший президент Финляндии.
На Кавказе царская Россия воевала не с единоверными Арменией и Грузией, а с горцами-мусульманами, подстрекаемыми Турцией и Англией… Русский приход в Среднюю Азию в 1860-е годы прикрывал её народы от иностранной эксплуатации, прежде всего – английской.
Россия в геополитическом отношении развивалась последовательно, логично. Если посмотреть на карту Российской империи, то видно, что государство легло в своих естественных геополитических границах. И границы эти были так обширны и протяжённы, что у подобного государства не могло быть иных подлинных геополитических интересов, кроме обеспечения внешней и внутренней безопасности и поддержания отношений сотрудничества между многими народами, находящимися внутри естественных границ, а также и вне этих границ.
В наше время уже Афганистан убедительно показал: российские геополитические интересы лежат исключительно внутри тех национальных границ СССР, которые сформировались к концу 1945 года. Инициативный выход за национальные границы – как это произошло в афганскую войну – губителен для России почти так же, как отказ от самостоятельной политики в пределах Российского геополитического пространства...
ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ сравнения можно и продолжить. Русскому национальному характеру не свойственны ни мессианство, ни агрессивность. Это подтверждает вся наша история. Веками русские люди не по своей воле приходили в Европу: в Берлин, в Париж, опять в Берлин. И уже по своей воле оттуда уходили. Никогда не зарясь на чужое, мы твёрдо отстаивали своё.
Совершенно иначе характеризуется – и тоже не только словами, но и делами, американский национальный характер. Приведу две цитаты, одна из которых принадлежит американскому политологу К. Томпсону, а вторая – политологу А. Миграняну.
Вот что пишет К.Томпсон:
«Фальшивая логика манихейства лежит в основе... длинного списка деяний нашей цивилизации».
А вот – А. Мигранян, и тоже о США:
«Манихейство в основе внешней политики делает её чрезвычайно опасной, так как страна, придерживающаяся такого взгляда, приписывает себе право быть хранителем тех ценностей и идей, которые являются достоянием всего человечества. А это в свою очередь приводит к навязыванию их другим странам».
И это сказано точно, хотя сказано давно – во времена, когда Андраник Мигранян в качестве советского политолога ещё не был привержен «демократическим ценностям».
Как религиозное учение, манихейство возникло на ближнем Востоке в III веке. Однако в США можно объявлять себя хоть христианином, хоть буддистом, а взгляды – не религиозные, а политические – иметь манихейские. Манихейство постулирует Добро и Зло как вечные и равноправные компоненты бытия и их противостоянием объясняет развитие общества. Отсюда вытекает требование для сторонников Добра повсюду преследовать Зло (в представлении, безусловно, Америки).
Весь ход мировой истории XIX-го, XX-го и XXI-го века доказывает – и всё более зримо, что политическое миросозерцание не только элиты, но и широкой публики в США проникнуто мессианством и манихейством. Как реальные цели внешней политики Америка прокламирует некую борьбу Мирового Добра с Мировым же Злом, считая себя сторонницей Добра и сея везде лишь Зло.
В рамках доктрины манихейства Зло неистребимо, и перманентность Зла подразумевает такое же постоянство борьбы с ним. В результате внешне идеалистическая доктрина становится оправданием возрастающего практического вмешательства США в дела всего мира. Вмешательства, каждый раз материально выгодного США.
ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ развитие США последовательным никогда не было. Последовательной была лишь территориальная их экспансия на континенте. Пределы ей поставили не столько естественные границы, сколько активное противодействие соседей.
Казалось бы, в противоречии с настроениями экспансии находились идеи изоляционизма. Но в действительности они лишь идеологически маскировали тот факт, что на определённом этапе Соединённым Штатам надо было спокойно освоить и закрепить за собой те захваты, которые им удались надёжно – в пределах Североамериканского континента. Такое положение вещей вообще характерно для взаимоотношений доктрин США и политики: доктрина служит прикрытием политики, а не её путеводной звездой. Признак, в общем-то, развитого ханжества.
Как только создавались практические возможности для нового этапа экспансии – уже не столько территориальной, сколько экономической и политической, он тут же начинался в режиме наибольшего благоприятствования, и – очень нахраписто. Директор Вашингтонского института изучения политики Р. Барнет писал в 1988 году:
«Конкуренция – дух нашей культуры. Поскольку большинство других стран также рассматривают международную политику как игру, было бы, наверное, утопией ожидать, что Соединённые Штаты смогут относиться к нашей хрупкой планете по-иному»...
Не знаешь, чего в этом заявлении больше – спеси и наглости, или политического инфантилизма и примитивности?
А вот – крупнейший теоретик ядерной войны Герман Кан, его книга 1965 года «Об эскалации», где Кан увлечённо рассматривал возможные (с его точки зрения) варианты развития конфликтных ситуаций между СССР и Западом. При этом Кан широко пользовался аналогией с дурацкой и опасной игрой пьяных американских подростков «chicken» («цыплёнок») – когда партнеры, соревнуясь, бешено гонят машины, выбрасывая из окна пустые бутылки из-под виски, в непроницаемых тёмных очках и т.д. – по нарастающей.
Кан писал:
«Одной из причин отрицательного отношения людей к использованию игры в «chicken» в качестве метафоры для уяснения сущности эскалации является то, что она подчёркивает возможность для обеих сторон действовать одинаково...»,
и прибавляет:
«Я считаю, ... что в современных условиях нам, возможно, придётся согласиться играть в международный вариант игры в «chicken», хотим мы этого или нет».
Готовность играть в подобных ситуациях означает готовность играть судьбами планеты и человечества. В нормальном обществе для подобных «игроков» есть лишь два места: тюремная камера или больничная палата в сумасшедшем доме. Вот чтобы не попасть в своего рода тюремную камеру, Америка – по мере сил – и превращает планету в сумасшедший дом. А ведь отношения ядерных держав – даже если они и не всегда взвешены и дальновидны, это – не игра в «chicken» ни по форме, ни по существу!
Отнюдь не игра!
Показательно, что, написав свою книгу уже после Карибского кризиса и имея возможность полностью ознакомиться с его документальной историей, Кан не взял за основу своего квази-анализа схему его эскалации и деэскалации. Ещё бы – Хрущёв с Кеннеди были не напившимися безответственными американскими сопляками, и в схему «chicken» не вписывались.
Принимая в компанию «играющих» весь мир, Р. Барнет и Г. Кан валили, что называется, с больной головы на здоровую. Та же Россия – ещё со времён Киевской Руси, никогда не относилась к жизни (и к внешней политике – тоже) как к игре. Но, в целом, американскими политологами всё было сказано ясно и открыто: для остальных Земля, может быть, и «планета», но для США она – игрушка.
Возможно, кто-то сочтёт, что это сказано слишком сильно? Что ж вот ещё одно мнение – человека мудрого и наблюдательного, отца кибернетики Норберта Винера:
«Я прекрасно знал о тенденции (процветающей отнюдь не только в Америке, но проявляющейся у нас особенно сильно) относиться к войне как к захватывающему футбольному матчу, в котором в определённый момент выясняется окончательный счёт, показывающий, кончилась ли игра победой или поражением»...
Это – вполне представительная «информация к размышлению»… Повторю: уж где-где, но в России никто и никогда не мыслил так, как это описал Винер для случая США. К войне, как к игре, в России никто и никогда, ни верхи, ни – тем более – низы, не относился, не относится, и относиться не может. Для России синонимом войны всегда было и остаётся одно: горе и разруха.
Иное дело – Соединённые Штаты, с момента своего образования отделённые от внешней войны «оборонительными рвами» двух океанов и долго жившие только собой. Серьёзных войн на территории США не было – даже гражданская война Севера и Юга не принесла катастрофических потерь ни в населении, ни в экономическом потенциале США. К тому же, это была последняя война на территории США.
В результате особого положения в США формировалось совершенно уникальное общественное самосознание, опасное для внешнего мира как уверенностью в превосходстве, так и фальшивым мессианством в сочетании с феноменальным национальным эгоизмом. И это очень чутко уловил ещё на рубеже XVIII и XIX веков Шарль-Морис Талейран. Его прогноз не мешает знать наизусть любому европейскому (и не только европейскому, впрочем) политику, почему этот прогноз, уже известный читателю книги, не лишне и напомнить:
«На Америку Европа всегда должна смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днём. Она превратится в огромную силу, и придёт момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более лёгким в результате новых открытий, она пожелает сказать своё слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулёзного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придёт в Европу, мир и безопасность будут из неё надолго изгнаны».
Это было сказано впрок, «на вырост», с дальним прицелом на будущее, но даже в середине ХХ века в Соединённых Штатах массовые настроения изоляционизма были настолько сильны, что президент Рузвельт сознательно допустил японскую атаку на Пирл-Харбор для того, чтобы иметь повод вступить в мировую войну. Однако, окончательно выйдя в результате этой войны на просторы планеты, Америка – как цивилизационное явление, об изоляционизме уже не помышляла.
Собственно, изоляционизм как черта американизма уже с конца XIX века использовался лишь для массового внутреннего и внешнего потребления. В ходе подготовки Первой мировой войны, её ведения, создания послевоенной Версальской системы с планами Юнга и Дауэса, США действовали в рамках подходов, прямо противоположных изоляционизму. Но тогда так мыслили и действовали подлинные хозяева Америки – финансовые и финансово-промышленные магнаты. А после Второй мировой войны изоляционизм был сдан в архив и как клише массового американского сознания. В ход должны были пойти новые доктрины для старой политики.
Начинался атомный век.
НАЧИНАЛОСЬ и первое концептуальное осмысление неизбежных последствий и перспектив, связанных с открытием нового вида энергии. Историки атомной проблемы сходятся на том, что за точку отсчёта здесь можно брать меморандум Лео Сцилларда, направленный президенту США в марте 1945 года. Чуть позднее мы увидим, что проблема имеет намного более ранние истоки, отыскиваемые в России. Но если иметь в виду первый комплекс идей о возможном развитии ядерной проблематики с учётом фактора СССР, то меморандум Сцилларда можно, пожалуй, назвать действительно «постановочным».
Иногда его оценивают как документ, проникнутый лишь стремлением не допустить военного применения практически готовой атомной бомбы. Так же оценивается и доклад от 11 июня 1945 года, подготовленный комитетом во главе с лауреатом Нобелевской премии физиком Дж. Франком, куда входили два физика: Хьюдж и Сциллард, и три химика: Хогнес, Сиборг и Рабинович. Доклад назывался: «Социальные и политические последствия развития атомной энергии» и был направлен военному министру Стимсону. Впрочем, Стимсон имел и собственный меморандум президенту от 25 апреля 1945 года.
Однако намерения и Сцилларда, и группы Франка были далеко не только пацифистскими. Всё было сложнее, и однозначно конструктивными эти документы назвать нельзя. Если отбросить эмоциональные обороты («чудовищное оружие», «малейший неосторожный шаг», «катастрофа», «спасти положение» и т.п.), то в меморандумах учёных можно было выделить следующие главные пункты.
1. Военное использование ядерного оружия будет стимулировать гонку ядерных вооружений.
При этом особую озабоченность вызывал будущий ядерный статус СССР, в котором здравомыслящие авторы не сомневались.
2. Выход виделся в более или менее (впрочем, скорее более, чем менее) жёсткой системе международного контроля на всех стадиях ядерной деятельности, начиная с добычи урановых руд.
Замечу в скобках, что имелся в виду контроль, вроде бы, по всему миру, однако Сциллард, например, предлагал неограниченные инспекции на территории почему-то конкретно СССР. Ему же принадлежит идея о создании своего рода штата инспекторов из числа «тайно завербованных русских граждан с гарантиями личной неприкосновенности». (В русском языке для последнего многословного эвфемизма имеется более краткий эквивалент: «шпион»).
В докладе Франка контроль предлагался на стадии добычи и обогащения урана с последующим строгим учётом каждого фунта и принудительным денатурированием чистого урана (то есть введением в него трудноотделимых примесей, лишающих уран оружейных кондиций). При этом игнорировался вопрос – как быть с ураном и плутонием, уже произведенными в США?
Отказ от развития атомных усилий США никем из авторов меморандумов не предлагался. Напротив, расширение этих усилий и обеспечение мирового ядерного лидерства США (в том числе – в военном аспекте) предполагалось автоматически.
ИТАК, первые американские концептуальные идеи в ядерной сфере сформировались достаточно рано. И в целом это был курс на ядерную монополию США, на попытки установления контроля над Россией, а также на дискриминацию СССР и ограничение возможностей Советского Союза обрести ядерный статус.
Такой вывод будет единственно обоснованным, поскольку ни на официальном, ни на неофициальном уровне в США 1940-х годов никто не высказывал мысли о том, что любые формы контроля могут быть приемлемы лишь при понимании необходимости паритетного подхода к России.
Да, с одной стороны, Советская Россия противостояла Западу идеологически. Но, с другой стороны, именно Россия после окончания Второй мировой войны становилась – если не формально, то потенциально – как минимум второй мировой державой. Попытки дискриминировать СССР и поставить его под контроль Запада были и тщетными, и неумными.
К тому же, не из России исходила угроза миру. Обосновывать этот тезис можно многообразно, однако для его подтверждения обращусь к весьма убедительному факту. Сам по себе он малоизвестен, но читатель этой книги знает его, пожалуй, неплохо, поскольку автор к нему уже обращался неоднократно.
Итак, после того, как атомные работы в СССР ознаменовались устойчивыми успехами, по указанию председателя атомного Спецкомитета Лаврентия Павловича Берии и под его редакцией секретариат Специального комитета при участии специалистов атомной отрасли в 1952—1953 годах подготавливал к открытой публикации сборник «История овладения атомной энергией в СССР». Этот сборник должен был стать русским аналогом книги Г.Д. Смита «Атомная энергия для военных целей. Официальный отчёт о разработке атомной бомбы под наблюдением правительства США».
Смерть Сталина и Берии поставила на перспективном и разумном проекте крест, и лишь в 2005 году черновая версия сборника была рассекречена. В разделе сборника, озаглавленном: «Успех советской науки не является случайным», говорилось о работе русских и советских учёных в сфере ядерной физики. И там были такие строки:
«В 1922 году Вернадский предсказывал: «...Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не может сравняться всё им раньше пережитое. Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою жизнь, как он захочет.
Это может случиться в ближайшие годы, может случиться через столетие. Но ясно, что это должно быть.
Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить её на добро, а не на самоуничтожение?
Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука?
Учёные не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса. Они должны чувствовать себя ответственными за последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества»...».
Для характеристики российско-советской цивилизации показательно то, что цитированные выше мысли родились именно в России. И Владимир Иванович Вернадский (1863—1945) высказал их за 23 года до меморандумов Сцилларда и Франка, и за 33 года лет до манифеста Рассела – Эйнштейна, где содержался призыв к учёным мира «помнить о своих обязанностях перед человечеством...».
Но показательно для характеристики российско-советской цивилизации и то, что руководители СССР включали в проект официального правительственного отчёта именно эти мысли Вернадского. А это значило, что, в отличие от лидеров Запада, лидеры СССР были проникнуты естественным для них стремлением к миру, естественным для них чувством ответственности за мирное, свободное и развитое будущее мира. Недаром именно в СССР Сталина родился великий лозунг: «Миру – мир!»
Сегодня многие пытаются представить Сталина, Берию некими моральными уродами, бездушными манипуляторами судьбами сотен миллионов людей. А Сталин, Берия и их соратники, как и руководимые ими народы СССР, жили и работали для мира и созидания. Им были органически чужды разрушение, смерть, война – в отличие от нынешнего Запада и США, которые всё более не могут жить, не убивая, не разрушая, не подавляя волю и свободу народов.
ЕСТЬ И ЕЩЁ один интересный и ставший известным тоже не так уж давно момент. Первый ядерный взрыв был произведён в Аламогордо 16 июля 1945 года. А почти за месяц до этого Фредерик Жолио-Кюри, приехав в Москву на юбилейную сессию Академии Наук СССР в июне 1945 года, обратился к президенту АН СССР В.Л. Комарову. Знаменитый французский физик предлагал объединить атомные усилия СССР и Франции (впервые он предложил это в конце 1944 года через советского посла во Франции А.Е. Богомолова).
В письме на имя Комарова Жолио-Кюри, кратко сообщая о собственных работах и о крупномасштабных работах в США, писал: «Практическое осуществление их (атомных работ, — С.Б.) в относительно короткий срок возможно лишь в большой стране, располагающей сырьем и развитой промышленностью. Во Франции мы располагаем хорошими специалистами...».
Тогда же Жолио в беседе с членом-корреспондентом АН СССР Я.И. Френкелем высказал мнение, что «практическое решение проблемы урана по плечу лишь таким большим странам, обладающим огромными ресурсами сырья и высокоразвитой индустрией, как США и СССР».
Если бы не высокая репутация француза (и вообще, и – в глазах СССР), то акцию Жолио-Кюри можно было бы расценить как тонкий разведывательный зондаж. Однако так намерения Жолио не расценил в СССР никто. Тем не менее, его идея была обречена на бесплодность хотя бы потому, что: 1) её автор безвыездно оседать в СССР намерений не имел, и 2) он сам же заявлял, что генерал де Голль будет против сотрудничества с СССР. Именно в этом духе высказался Л.П. Берия в сентябре 1945 года в письме И.В. Сталину, обосновывая невозможность поддержать Жолио-Кюри.
Однако сам факт подобного предложения Жолио-Кюри имеет вполне определённый смысл и значение… Показательно, что уже в 1945-м (и даже – в 1944-м!) году, ещё до Аламогордо, Хиросимы и Нагасаки, Жолио-Кюри не сомневался, во-первых, в праве СССР на собственное ядерное оружие и подчёркивал, что все его симпатии на нашей стороне... Он отказался от предложений США присоединиться к их работам, зато сам предлагал своё участие в работах СССР.
Во-вторых, учёный ясно отдавал себе отчёт в том, что в обозримой перспективе только Россия может, и по всем показаниям должна, стать ядерной державой.
ИНОЙ настрой обнаруживали авторы американских меморандумов. Они использовали расплывчатые формулировки, однако за словами о «любой другой стране», которую надо-де контролировать, стояла единственная страна – СССР.
Если бы учёные, военные и политики в США думали о стабильном мире, то после обретения (и, тем более, после первого военного использования) ядерного оружия, у Соединённых Штатов было два конструктивных варианта поведения уже к осени 1945 года.
Первый…
Не кто-либо, а США должны были предложить миру (и прежде всего России) следующий план, например, того же Сцилларда, сохранивший свою формальную структуру, однако откорректированный, скажем, так...
США отдают свою территорию под неограниченный международный контроль с предоставлением права Советскому Союзу тайно рекрутировать граждан США для инспекторских функций при «гарантии их личной неприкосновенности».
Далее, США заявляют о полном сворачивании атомных работ и реально сворачивают их, демонтируя производство плутония и оружейного урана.
Затем, под советским и международным контролем, США демонтируют или взрывают свой ядерный арсенал в пустынных районах Земли… А потом США соглашаются на тотальную инспекцию всех сфер экономики и вооружений для того, чтобы мир убедился в полном запрете в США атомной «военной» энергии.
И только после этого (или на последних этапах реализации такого проекта) вводится всеобъемлющий контроль за сворачиванием атомных работ в СССР (и других странах), и такой же жёсткий тотальный контроль за соблюдением запрета на территории СССР (и других стран), при сохранении контроля на территории США.
На подобной договорной базе можно было заняться расконсервацией атомных исследований, придав им международный и мирный характер.
Вот что Америка должна была предложить России, чтобы обеспечить тотальный безъядерный мир уже во второй половине 1940-х годов. Точнее – ядерный мир только с мирной ядерной энергией при добыче и использовании урана и других расщепляющихся материалов под жёстким международным контролем исключительно в мирных целях.
Возможен был и второй вариант…
Соединённые Штаты Америки сохраняют атомное оружие. Но они создают, далее его не наращивая, лишь небольшой ядерный арсенал, признавая за СССР право: а) провести полный цикл атомных работ; б) испытать своё ЯО; в) создать свой небольшой ядерный арсенал.
Затем Россия должна была бы договориться с США о взаимном замораживании ядерных военных усилий под жёстким международным контролем. При тенденции к устойчивому обострению ситуации для одной из двух держав со стороны третьих стран, США и Россия имели бы право на согласованное увеличение своих ядерных арсеналов одновременно или односторонне – как договорятся.
Вместо этого 14 июня 1946 года на первом же заседании Комиссии по атомной энергии ООН представитель США Бернард Барух выдвинул проект, который можно считать первой публичной атомной доктриной США в сфере международных отношений. Первые чисто военные доктринальные взгляды США, исходящие из принципа тотального обезоруживающего удара по СССР, к тому времени тоже появились, но разрабатывались, естественно, в условиях строгой секретности.
Уже упоминавшемуся ранее «плану Баруха» предшествовал доклад группы экспертов: учёных, политиков и крупных промышленников, известный как доклад Ачесона-Лилиенталя от 28 марта 1946 года. Не излагая его, отмечу одно... По мнению авторов доклада, вопрос о том, когда прекращать (подразумевалось, конечно, и «надо ли прекращать») производство атомных бомб, Соединённые Штаты будут решать сами, и это решение не будет иметь прямого отношения к американскому плану контроля.
Позднее Дин Ачесон в письме госсекретарю Бирнсу подтвердил принцип независимости американского атомного оружия от соглашения по контролю уже применительно к «плану Баруха». «План» же «Баруха» включал в себя пять документов, в том числе – четыре меморандума. В меморандуме №2 говорилось: «Основным элементом плана Соединённых Штатов Америки по контролю над атомной энергией является орган по атомному развитию»... И чтобы закончить с «планом Баруха», приведу подробный (не полный!) перечень прав, которыми, по мнению США, должен был обладать такой гипотетический международный орган:
В области международного контроля органу предоставляются права:
1. собственности на источники атомного сырья, атомные материалы, атомные и связанные с ними другие предприятия, находящиеся в странах-участницах соглашения о международном контроле над атомной энергией;
2. выдачи лицензий на эксплуатацию атомных установок;
3. полного контроля над научно-исследовательской деятельностью;
4. проведения исследовательских работ в области совершенствования атомного оружия (спрашивается – чьего и против кого?, — С.Б.);
5. установления квот на добычу и производство;
6. размещения атомных предприятий и запасов атомных материалов на территориях стран-участниц;
7. установления границы между «опасной» и «неопасной деятельностью.
В области международной инспекции предоставляются права:
1. получения и сбора полной информации о рудных запасах урана;
2. свободного въезда, выезда и доступа на территории стран-участниц;
3. воздушного обследования или аэрофотосъемки территорий стран-участниц;
4. содержания вооружённой охраны принадлежащих органу предприятий на территориях стран-участниц;
5. вмешательства во внутренние дела стран-участниц.
Предлагаемый Барухом орган должен был получить право строить, приобретать, покупать, расширять и эксплуатировать рудники, обогатительные фабрики, атомные и связанные с ними химические, металлургические и другие предприятия, а также заключать договоры с заинтересованными странами. Государствам и частным лицам запрещалось владеть атомным сырьем, «опасными» атомными установками и т.д.
Орган имел право «производить инспекцию всякой работы, рудника или установки без предупреждения соответствующего государства и не предоставляя этому государству возможности прислать своего представителя».
Планировались и другие права, а, кроме прочего, ещё и предполагалось вывести этот орган из-под контроля Совета Безопасности ООН, чтобы обойти принцип «вето».
У советского поэта Самуила Маршака есть перевод английской песенки, которая вполне может служить наилучшим комментарием к «плану Баруха»:
Кабы реки и озёра
Слить бы в озеро одно,
А из всех деревьев бора
Сделать дерево одно,
Топоры бы все расплавить
И отлить один топор,
А из всех людей составить
Человека выше гор,
Кабы, взяв топор могучий,
Этот грозный великан
Этот ствол обрушил с кручи
В это море-океан, —
То-то громкий был бы треск,
То-то шумный был бы плеск!
Не эта ли песенка и впрямь была взята авторами «плана Баруха» за его концептуальную основу? «Дядя Сэм» при этом мыслился «человеком выше гор» и всех остальных стран. А «топором» в его руках был «международный» «контрольный» орган.
Однако ни «треска», ни «плеска» не получилось – по причинам вполне понятным. Только полностью не уважающая себя держава могла согласиться с планом Баруха, а Советский Союз был державой, себя уважающей. Формальная возможность некого доступа на территорию США (в обмен на полное вскрытие возможностей СССР) была здесь не более чем морковкой перед носом глупого ослика.
Впрочем, издевательство над здравым смыслом было, похоже, намеренным. Нобелевский лауреат англичанин Блекетт приводил слова одного американского генерала: «Теперь мы сделали план таким жёстким, что русские не будут настолько глупы, чтобы попасться на удочку».
Имея в виду уже сегодняшний и завтрашний день, хочется особо обратить на эти слова и эти обстоятельства внимание нынешних отечественных «переговорщиков» на возможных переговорах с США по проблемам стратегических вооружений. Сегодня попадаться на «удочку» американской жёсткости для России не только глупо, но и опасно.
И ещё один момент тогдашней ситуации иллюстрирует ситуацию современную. 16 октября 1948 года «New York Times» писала:
«Американские круги считают, что даже если благодаря какому-то чуду СССР и примет американский план, тогда всё равно сенат США, вероятно, не утвердит это соглашение. Полагают, что многие сенаторы отказались бы от идеи создания международного контрольного органа (в который войдут и русские) с правом доступа на территорию США и инспекции заводов Окриджа».
Итак, с одной стороны – полное вскрытие инфраструктуры и потенциала СССР при блокировании его права на ядерный статус, с другой стороны – всего лишь инспекция газодиффузионных заводов по обогащению урана! И даже такой мелочи Америка допускать не желала, обвиняя при этом Россию в не конструктивности позиции.
План Баруха не был тогда принят Советским Союзом и, соответственно, не рассматривался в сенате. Но уже в наше время Россией был ратифицирован, например, Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, и даже после этого сенат США ратифицировать его отказался.
Сенат не ратифицировал даже Нью-Йоркский протокол к крайне выгодному для США и опасному для России Договору СНВ-2. Прошло более полувека, а общий подход Америки к проблеме, как видим, не изменился. Для себя Америка считает приемлемым лишь обеспечение права диктата. Для России – лишь право подчиняться.
ВО ВТОРОЙ половине сороковых годов ХХ века некий период «разброда и шатаний» в определении перспективного курса Америки в послевоенном мире был окончательно руководящими кругами США преодолён. Выразилось это в том, что на курсе, связанном с именем покойного Ф. Д. Рузвельта, и ориентированном на конструктивное сотрудничество с СССР, был окончательно поставлен крест.
И даже – два креста.
Первый поставил президент Трумэн 12 марта 1947 года в своём выступлении на совместном заседании обеих палат конгресса. Формально речь шла о немедленной помощи Греции и Турции, социальные процессы в которых не отвечали интересам Запада и США. Фактически это была официальная заявка со стороны США на управление всем миром.
Бывший член плановой комиссии госдепартамента Халле писал: «Мы перевернули политику президента Рузвельта и связали себя с курсом на проведение дипломатии силы в Европе».
А вот оценка известного политолога Уолтера Ростоу: «Доктрина Трумэна (такое название получило выступление в конгрессе, — С.Б.) возлагает на страну гораздо более широкие обязательства, чем те, которые связаны с Грецией и Турцией».
Так оно и было – «верёвочка», завитая на Балканах, довела США до Вьетнама.
Второй крест на возможном конструктивном сосуществовании Востока и Запада поставила статья «Источники советского поведения» в июньском номере журнала «Foreign Affairs» за 1947 год, подписанная «Mr.X» («г-н Х»).
«Мистером Х» был Джордж Кеннан. Ещё в 1946 году он составил меморандум о «советской опасности», понравившийся в Вашингтоне настолько, что государственный секретарь Дж. Маршалл назначил его автора руководителем Бюро по планированию политики.
Кеннан (в 1945-46 годах – советник-посланник посольства США в СССР) выдвигал идею «сдерживания» Советского Союза «находчивым и бдительным применением контрмер в различных, постоянно меняющихся географических и политических пунктах, сообразно переменам и манёврам советской политики». Он же выдвигал идею окружить Россию кольцом барьеров – политических, экономических и военных.
Доктрина Трумэна, подкреплённая идеями Кеннана, была принята к исполнению.
Вот только хронология...
1949 год – создание Организации Североатлантического договора (НАТО), в которую вошли вначале 12 стран: Бельгия, Великобритания, Дания, Исландия, Италия, Канада, Люксембург, Нидерланды, Норвегия, Португалия, США и Франция. С февраля 1952 года к ним прибавились «трумэнизированные» Греция и Турция. С мая 1955 года в НАТО вошла ФРГ, что европейской политической атмосферы также не озонировало.
1954 год – создана Организация Договора Юго-Восточной Азии (СЕАТО), куда вошли США, Великобритания, Франция, Австралия, Новая Зеландия, Таиланд, Пакистан и Филиппины.
1955 год – создана Организация Центрального Договора (Багдадский пакт, СЕНТО) в составе: Турция, Ирак, Великобритания, Пакистан и Иран. США в СЕНТО имели формально статус наблюдателя. Но – только формально.
Теперь посмотрим на географию...
Исландия, Норвегия, Германия, Турция, Иран, Пакистан... Это – первое кольцо вокруг СССР и его ближайших союзников.
Западная Европа, Италия, Греция, Ирак – это второе, резервное кольцо. И это же – десятки военных баз вокруг СССР, включая те турецкие базы, на которых размещались связанные с Карибским кризисом РСД «Юпитер» и те базы ВВС США, с которых стартовали к границам СССР стратегические разведывательные самолеты U-2.
Такое «сдерживание» было чем-то сродни «сдерживанию» сворой охотничьих собак обложенного медведя. Свора держится в некотором отдалении, какая-то неосторожная, зарвавшаяся собака нет-нет, да и попадёт под могучую лапу (как, например, U-2 Пауэрса). Но рядом стоят охотники и ждут удобного момента, чтобы всадить в «сдерживаемого» зверя серию пуль. Медведю в этот момент приходится несладко.
А каково было тогда России?
ПО МЕРЕ наращивания военных усилий в целом и ядерных усилий в особенности, в США сформировалась стратегия «массированного возмездия». Она была изложена в меморандуме Совета национальной безопасности США – СНБ-162/2. «Озвучил» же её госсекретарь США Джон Форстер Даллес в речи перед Советом внешних сношений в Нью-Йорке 12 января 1954 года. Даллес говорил: «Локальная оборона должна быть подкреплена силой массированного возмездия».
Применять эту силу Даллес был намерен «мгновенно, там и так, где и как мы найдём это нужным». Иными словами, доктрина предполагала при конфликте с СССР применение Соединёнными Штатами всех средств ведения боевых действий, и в первую очередь массированное использование ядерного оружия в любое время и в любом районе земного шара по усмотрению правительства США.
Нельзя не заметить, что по букве заявления Даллеса руководство США было готово применить своё ядерное оружие не только для «возмездия» в ходе ответного удара США по агрессору, но и для первого, то есть – агрессивного, ядерного удара США по России. Впрочем, и дух новой стратегии был подобен букве, то есть, был пропитан идеями именно агрессии и ядерного уничтожения СССР.
В стратегию «массированного возмездия» встраивалась и концепция «балансирования на грани войны», сформулированная всё тем же Джоном Форстером Даллесом в интервью журналу «Life» в феврале 1956 года, где он сказал:
«Способность быть на грани войны (жирный курсив мой, – С.Б.), но не оказаться вовлеченным в неё, является необходимым искусством. Если вы не сможете овладеть им, вы окажетесь в войне. Если же вы не будете проводить такой политики, то вы пропали».
Это говорил один из тех, кто формировал политическую линию США – богатейшей страны мира, якобы опасающейся страны, которая ещё не полностью залечила раны той войны, на которой США лишь нажились, решая за счёт этого многие свои социальные проблемы. И вот как «балансировала» Америка «на грани войны» в 1957 году...
Очередная учебная «атомная» тревога... Президент Эйзенхауэр и члены кабинета покидают Вашингтон и укрываются в пещерах – о чём тут же сообщает пресса. Публика также широко оповещается о том, что во время военно-воздушных учений условные потери населения США составили 50 миллионов человек.
Главнокомандующий советских ВВС маршал авиации К.А. Вершинин, осудив эти «игры» в интервью «Правде» 8 сентября 1957 года, далее заявлял:
«Мой долг военного обязывает меня заботиться о безопасности нашей страны... Мы готовим свою армию не для нападения, а для отражения нападения со стороны агрессоров... Я буду счастлив, если средства массового уничтожения, которые имеются и у нас, и у западных стран, не будут применены. Как человек и гражданин, я верю, что народы поймут серьёзную опасность атомной войны...».
Контраст со стремлением Даллеса к «способности быть на грани войны» – налицо.
Допустим, что это был контраст лишь пропагандистский, а военно-политические и военно-технические реальности в двух ведущих ядерных державах различались не так резко (хотя и эти различия были велики). Однако кто запрещал Западу быть миролюбивым хотя бы на словах? Это ведь только если сто раз произнесёшь, слово «халва», во рту слаще не станет. А если сто раз произнести – да ещё «высокими» устами – слово «война», то на планете явно станет и неуютнее, и тревожнее, и опаснее жить.
Маршал Вершинин был военным, и его публичные заявления так или иначе контролировались политическим руководством СССР и соотносились с общей советской внешней политикой. Но ведь в США ситуация тоже не могла быть иной – тот же Даллес изрекал не экспромты. Ситуация и не была иной, и в США военные, делая заявления, связанные с внешней политикой, тоже выступали в единой связке с политиками.
Так, председатель Объединённого комитета начальников штабов (ОКНШ) адмирал Редфорд в публичных воззрениях с госсекретарем Даллесом не расходился. 29 ноября 1956 года, через три недели после того, как Эйзенхауэр был второй раз избран президентом, Редфорд заявлял в Вашингтоне:
«Говоря о взаимном родстве войны и мира, мы любим первое красить целиком в чёрный, а второе полностью в белый цвет. Но история показала, что не все войны были плохими и не всегда мир был хорошим».
Русский взгляд на вопрос был всегда иным, и его весьма полно отражала народная пословица: «Худой мир лучше доброй ссоры». Да и вечные наставники – древние римляне, дали нам не только общеизвестное: «Si vis pacem, para bellum» («Хочешь мира – готовься к войне»), но и менее известное, хотя и более конструктивное: «Si vis pacem, para concordiam» («Хочешь мира – готовься к согласию»).
К чему же готовились США?
Ответ давал генерал Грюнтер – командующий вооружёнными силами НАТО. Давал, опять-таки, публично, заявляя в своём выступлении по телевидению 16 декабря 1960 года, что в случае войны с СССР Соединённые Штаты и их союзники применят атомное и водородное оружие независимо от того, использует ли Советский Союз такое оружие или нет.
ТОГДА такие заявления окрашивались в идеологические тона, но системная и геополитическая основа подобных заявлений была, вообще-то, инвариантной по отношению к политическому строю в России и по отношению к американской политике в целом. Америку всегда – начиная с XIX века, устраивала если не уничтоженная, то униженная, предельно ослабленная, бессильная перед Америкой Россия. И Америка всегда – ещё даже толком не окрепнув, в том же XIX веке стала ориентироваться на гегемонистскую и агрессивную, нахрапистую внешнюю политику.
Что уж говорить о веках XX-м и XXI-м?!
Мы знаем много современных малых стран, в военном смысле совершенно бессильных перед большими державами. Тем не менее политическое будущее Бельгии, Венгрии или, скажем, Шри Ланки не вызывает особого сомнения. С другой стороны, присутствие или отсутствие таких стран в политической жизни планеты ничего, по сути, в этой жизни не изменяет.
Иное дело – Россия. Сильная Россия (а Россия может быть или сильной, или гибнущей) всегда мешала Западу. Россия – в её традиционном геополитическом понимании – мешает Западу, прежде всего, потому, что её комплексный потенциал (всё ещё окончательно не утраченный) делает её как минимум второй державой мира, а при полном раскрытии русского потенциала – первой. И это автоматически делает Россию врагом любой другой державы, претендующей на мировое господство.
Поскольку с начала ХХ века на такое господство претендует Америка, то Россия автоматически оказывается врагом для Америки. Не Америка для России враг, а Россия – враг для Америки. Для реализации своих целей Америке надо уничтожить Россию. Уничтожить если не физически, то политически, системно – уничтожить как важнейший субъект мирового цивилизационного процесса… Вот в чём, если разобраться, суть всех американских внешнеполитических, в первую очередь – ядерных, доктрин: уничтожение России.
Именно уничтожение, потому что Россия может быть ослабленной лишь временно. Устойчивыми для России могут быть два положения: 1) окончательное падение на дно исторической пропасти, из которой уже не выбраться, то есть – гибель; 2) прочное положение могучей державы, идущей по жизни так, как она считает нужным.
При этом сильная Россия органически не может не считаться с интересами других стран, в отличие от Америки.
Такое положение вещей для Америки нетерпимо, а это программирует стремление истеблишмента США погубить Россию. Не имеет значения – какую: монархическую, буржуазную, коммунистическую… Россия не убитая – это кость в горле Запада вообще, но особенно – в горле Америки. Америка это поняла давно, а России это предстоит или понять, или погибнуть.
При этом Америка, как уже было сказано, для России не враг, и поэтому России нет необходимости стремиться к уничтожению Америки или к ослаблению её. Прямое противодействие Америке – задача её европейских конкурентов, Японии, латиноамериканских партизан и арабских народов. А задача России по противодействию антирусским и антиобщественным целям Америки иная. России надо просто быть! Быть сильной и независимой. Быть состоятельной в военно-политическом и военно-техническом отношении (одно с другим связано теснейше).
ПОСЛЕДНЕЕ условие – военно-техническая состоятельность, обеспечивается, прежде всего, эффективным ядерным статусом, а эффективный ядерный статус означает гарантированное исключение внешней агрессии против России за счёт возможности ответного удара России при любых ситуациях. Это приходится подчёркивать раз за разом, потому, что это, собственно, и есть главное условие реального стабильного мира.
Россия запрограммирована на мир, и её линия – эффективное сдерживание агрессии. США запрограммированы на силовой диктат, особенно – со второй половины сороковых годов ХХ столетия. И поэтому доктринальная линия США – изыскание возможностей безнаказанной агрессии.
Конечно, большинство западной элиты не хотело и не хочет такой войны, которая взорвала бы нормальную жизнь планеты. Но и к проблемам мира эта элита давно относится безответственно и поверхностно. Лишь достижение Советским Союзом ядерного паритета с начала 1970-х годов вынудило элиту США посмотреть на ситуацию трезво и начать переговоры с СССР об ограничении ядерных вооружений. Впрочем, и тогда возникали нехорошие рецидивы, когда США пытались сломать паритет – как это было с их программой Стратегической оборонной инициативы (СОИ) в 1980-е годы.
Но, может быть, ныне подобные настроения Америки ушли в прошлое? Что ж, даже если бы это было так, прошлое нельзя забывать. Однако линия США по сей день не трансформируется в сторону подлинно стабильного мира на базе паритетного согласия. Доминантой политики США вновь является диктат, и, как и ранее, это не очень-то в Америке отрицается. Напротив – это, порой, констатируется с гордостью, а точнее – с откровенной наглостью. Так, во времена начальной фазы нынешнего российского кризиса, в начале 1990-х годов директор Гарвардского центра по международным делам Дж.Най-младший в статье «Каков новый (?, — С.Б.) мировой порядок?» заявлял:
«Война в Заливе ознаменовала начало Pax Americana, в котором миру придётся (?, — С.Б.) согласиться с мягкой (?, — С.Б.) американской гегемонией».
Сегодня из подобных утверждений можно составить отдельную не тонкую книгу.
Вот ещё пример... Уже упоминавшийся политолог Р. Барнет, пытаясь найти точное определение понятия «национальная безопасность», отыскал единственное полуофициальное объяснение в словаре, подготовленном для Объединённого Комитета начальников штабов (ОКНШ), где первым пунктом в определении стояло: «военное превосходство над любой страной или группой стран».
Не мир, не паритет, не исключение агрессии, а превосходство над другими. Нужны ли здесь комментарии?
ОДНАКО в конце 1950-х и начале 1960-х годов Соединённым Штатам всё более приходилось считаться с таким фактором мировой стабилизации, как растущие ядерные возможности Советской России. Поэтому на смену «массированному возмездию» с начала 1960-х годов пришла стратегия «гибкого реагирования». С 1967 года она была принята в качестве официальной доктрины НАТО. Это было уже время министра обороны США Роберта Макнамары, время начала вьетнамской (точнее – индокитайской) эпохи американской глобальной агрессивной политики. Автором доктрины считается генерал М. Тэйлор, бывший при Эйзенхауэре начальником штаба армии, а при Кеннеди – начальником Объединённого Комитета начальников штабов (ОКНШ).
К стратегии «гибкого реагирования» примыкала стратегия «передовых рубежей», предусматривающая вынесение рубежей противостояния как можно дальше от территории США. (Собственно, сегодня можно говорить о ренессансе подобных идей в виде ЕвроПРО и т.п.).
Стратегия «гибкого реагирования» предусматривала возможность ведения как тотальной ядерной войны, так и «ограниченной» ядерной войны с применением как обычного, так и ядерного оружия. Присутствовал и тезис о том, что стратегические ракетно-ядерные силы не обязательно должны применяться сразу же после возникновения конфликта. Фактически это было доктринальное обоснование возможных «локальных» войн...
Впрочем, идеи «гибкого реагирования» имели весьма давнюю – по меркам атомного века – историю. Они были основой знакомой нам английской брошюры 1950-х годов об ограниченной ядерной войне. Схожим образом рассуждал и португальский теоретик атомной войны генерал Ф.О. Микше. Возможно, кто-то при упоминании государственной принадлежности этого генерала улыбнётся, однако его труд «Atomic Weapons and Armies» («Атомное оружие и армии») оценивался в своё время в НАТО настолько высоко, что этому труду будет посвящена часть следующей главы.
Тотальная ядерная война в США оценивалась тогда очень известными теоретиками США как допустимая. Так, Герман Кан с 1945 по 1961 год работал в «Рэнд Корпорейшн», а с 1963 года – в сорок один год – возглавил Гудзоновский институт. В 1961 году он опубликовал книгу «On Thermonuclear War» («О термоядерной войне»), а в 1962 году – книгу Thinking about the Unthinkable («Мысли о немыслимом»).
В первой Герман Кан утверждал, что экономика США после термоядерной войны «относительно быстро сможет восстановить бόльшую часть довоенного национального продукта».
Во второй книге он писал: «Относительно нормальная и счастливая (?, — С.Б.) жизнь будет возможна даже в суровых условиях, которые могут оказаться доминирующими после ядерной войны».
Концы с концами у Кана не сходились даже в пределах одной цитаты. Если после ядерной войны доминируют (то есть, господствуют, преобладают) суровые условия, то какая-то жизнь с перспективой вымирания в подобных условиях, наверное, возможна. Но как можно быть счастливым на атомных развалинах того Нью-Йорка, в котором Кан издавал свои «Мысли о немыслимом»?!.. Представить это, всё же, невозможно.
Может быть, Кана и его единомышленников ободряло то, как быстро восстала из «атомного» пепла Хиросима? Но разница между чуть ли не фанерным японским городом и громадой Нью-Йорка была так же велика, как между «хиросимской» атомной бомбой в 20 килотонн и термоядерными зарядами мегатонного класса, которые к тому времени уже начали поступать на вооружение и в США, и в СССР.
С середины 1960-х годов одним из элементов военной доктрины США стала уже стратегия «гарантированного уничтожения». В связи с переходом от стратегии «массированного возмездия» к стратегии «гибкого реагирования» она предусматривала способность и готовность вооружённых сил США к гарантированному уничтожению любого противника при любых вариантах начала и ведения войны.
Говорилось при этом об угрозе атомной агрессии СССР, но ориентировались руководящие круги США на собственную агрессию против СССР.
НАДО сказать несколько слов и о стратегии «прямого противоборства», ставшей основной военной доктриной администрации президента Рональда Рейгана. По сути, это был вариант идеи «гибкого реагирования», но – основанный на более совершенной военно-технической базе 1980-х годов, в том числе – на базе развитых «тактических», «нестратегических» ядерных сил. Появившись в виде «Директив в области обороны на 1984—1988 годы», эта доктрина опиралась и на «евростратегические» ядерные вооружения, и на всё ту же концепцию «полного и неоспоримого военного превосходства США».
Однако много останавливаться на стратегии «прямого противоборства» мы не будем, поскольку более важно зафиксировать появление уже в начале 1960-х годов доктрины «противосилы» (контр-силы). Она оказалась доктриной, так сказать, «на вырост» и со временем эффективно и негативно повлияла как на российские «перестроечные» и «пост-перестроечные» политологические воззрения, так и на реальный «постперестроечный» переговорный процесс. Отрицательное и дестабилизирующее влияние доктрины контр-силы не изжито до конца и сегодня.
Основные идеи доктрины контр-силы принадлежат Роберту Макнамаре. Первая из них – готовность к первому тотальному удару по России.
Вторая идея, высказанная Макнамарой летом 1962 года в Мичиганском университете, заключалась в том, что приоритетными целями в упреждающем тотальном ударе США должны быть военные объекты, а не города, уничтожение вооружённых сил, а не гражданского населения... Макнамара говорил о высокой задаче «сохранения городов», но заботы эти были лицемерными, фарисейскими – суть их была не в желании сохранить города, а в желании обеспечить Америке возможность эффективной упреждающей нейтрализации гипотетического ответного удара СССР.
Замечу в скобках, что, по некоторым свидетельствам, ещё в январе 1951 года физик Оппенгеймер представлял генералу Эйзенхауэру (в то время главнокомандующему силами НАТО) план применения атомного оружия в случае войны в Европе исключительно на полях сражений. То есть, в некотором смысле Оппенгеймера можно считать своего рода невольным предтечей идей и «ограниченной ядерной войны», и доктрины «контр-силы».
ВНЕШНЕ «контр-силовой» подход мог показаться привлекательным – ведь теперь Соединённые Штаты Америки якобы были готовы не разрушать школы и больницы противника, а выводить из строя его шахтные пусковые установки (ШПУ) с межконтинентальными баллистическими ракетами (МБР) и базы ракетных атомных подводных лодок.
Однако так ли всё здесь было хорошо?
Увы, здесь всё было нехорошо. Доктрина контр-силы системно не способна обеспечивать стабильность, зато она потенциально дестабилизирует военно-политическую ситуацию по самой своей концептуальной сути. И вот почему...
Реальную войну начинает всегда одна сторона, даже если к войне стремятся обе стороны. Та сторона, которая начинает, является, естественно, нападающей стороной, то есть она наносит удар первой. А начало реальной войны в виде удара по стратегическим силам оппонента – это обязательно первый удар, это обязательно – обезоруживающий удар. Поэтому суть доктрины контр-силы – ядерный удар, мыслимый как первичный акт. Это – нападение, реальное задействование ядерных вооружений с агрессивными целями.
Удар же по городам в современных условиях – это удар возмездия, это ответный удар в ответ на уже совершённую агрессию.
К 1970-м годам США и СССР накопили достаточно много стратегического ЯО. Но если у потенциальной жертвы агрессии имеются массированные стратегические средства, то целесообразно ли для агрессора, нанося первый удар, нацеливать его на города, оставляя в неприкосновенности потенциал ответного удара противника? Для агрессора логичнее вывести из строя средства ответного удара.
Ответный удар потому и называется ответным ударом (ударом возмездия), что является реакцией на агрессию, то есть актом вторичным. Само слово «возмездие» указывает на ответный характер мер. В словаре Даля «возмездiе» – это «воздаянiе, награда и кара, плата по заслугамъ, вознагражденiе, возвратъ, отдача». В словаре Ожегова «возмездие» – «отплата, кара за преступление, за зло».
Все эти значения слова «возмездие» характеризуют последействие. Поэтому подлинно конструктивной, нацеленной на сдерживание агрессии, на обеспечение мира, является лишь концепция ответного удара возмездия – удара по крупным городам и жизненно важным крупнейшим экономическим объектам (плотины, АЭС, химические комбинаты и т.п.) агрессора.
Удара после его агрессии – в ответ на неё.
Конечно, потенциальный агрессор должен сознавать, что противной стороной такие цели на его территории взяты под прицел заранее – в рамках военно-политического планирования ядерного сдерживания потенциального агрессора. И если ядерное государство основывает свою политику на концепции ответного удара «по городам», то в реальности обеспечивается сдерживание агрессии.
Доктрина же «контр-силы» – это доктрина войны, развязать которую потенциальному агрессору тем более соблазнительно, чем меньше у жертвы планируемой агрессии стратегических вооружений, чем эффективнее и точнее у будущего агрессора средства первого обезоруживающего удара, и чем надёжнее прикрыт агрессор от ослабленного ответного удара жертвы агрессии.
Именно эта доктрина стала для США «оправданием» идей неравноправного договора СНВ-2 и национальной ПРО США. Мол, поскольку «гуманная» Америка нацеливает свой удар не по городам РФ, а по российским ШПУ МБР, а эти ШПУ защищены недостаточно, то у РФ якобы может возникнуть соблазн ударить первым – пока все МБР в ШПУ целы. Поэтому, мол, с одной стороны, надо ликвидировать якобы «дестабилизирующие» российские «тяжёлые» МБР с РГЧ, а с другой стороны создать НПРО США, которая будет страховать Америку от первого удара РФ. Логики в подобных рассуждениях было на копейку, зато апломба и наглости – на весь червонец.
Впрочем, это – тема отдельного разговора.
Через несколько месяцев после летней «мичиганской» речи Макнамары, в том же 1962 году, американские ядерные теории и доктрины испытала практика. Имеется в виду, конечно, Карибский ракетный кризис. И тогда реально оказалась состоятельной одна доктрина – никем официально не провозглашённая, но эффективная. Доктрина здравого смысла и естественного желания жить. Однако это – тоже тема отдельного разговора.
Третьей идеей доктрины «контр-силы» можно считать принцип «неядерного выбора», то есть – необходимости развивать и поддерживать обычные вооружённые силы. Сегодня мы наблюдаем ренессанс и этой идеи – в виде, например, плана «Быстрого глобального удара» (БГУ) и т.п. Хотя «неядерные» идеи в немалой степени являются в США лишь дымовой завесой, скрывающей от посторонних глаз «ядерные» амбиции.
НЕЗАВИСИМО от большего или меньшего деструктивного потенциала всех американских ядерных доктрин, их объединяла одна характерная черта. Все войны, которые замышлялись в соответствии с этими доктринами, хотя и были ужасающими и гибельными для человечества, но происходили только и исключительно на бумаге, на штабных картах.
Несколько поколений таких «войн» уже прошло над нашей планетой, а глобальная стабильность и реально мирный день так и не были разрушены.
Эффективны лишь те доктрины, которые основываются на явлениях естественных, реально присутствующих в жизни. «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет», – эти слова Гёте к нашему случаю применимы полностью.
Но и жизни без разумной теории не обойтись. Поэтому из ядерной практики послевоенного мира можно было при желании сделать адекватные ей теоретические выводы о том, что верный взгляд на ЯО должен рассматривать ЯО не как средство войны, а как средство исключения реальной войны. Однако ни одна из американских доктрин на этом тезисе не основывалась, и удивляться этому не приходится, ибо агрессивность – неотъемлемая черта внешнеполитических воззрений США, начиная с XIX века, и об этом уже говорилось.
В практически официальном источнике – советском энциклопедическом справочнике «Соединённые Штаты Америки» издания 1988 года, когда на Америку смотрели трезво, была приведена верная констатация:
«Военная и военно-политические доктрины США, в основе которых лежат установки на... завоевание американским империализмом господствующих позиций в мире, в послевоенный период строились в расчёте на силовое обеспечение интересов... Главным фактором и основным инструментом внешней политики США... является ядерная мощь».
Прошедшая с тех времён четверть века внесла в эту констатацию лишь одно изменение: сегодня необходимо дополнительно отмечать стремление к ядерно-космическому диктату.
Американские доктрины служат целям практическим. Но в системной своей основе они, всё-таки, иллюзорны. Эти доктрины иллюзорны потому, что конечной целью имеют мировое господство США, Pax Americana (или, более широко – Pax Sacsonica, мир господства англосаксонской элиты). А идея мирового господства была, остаётся, и будет оставаться химерой. Даже – для США, и даже в условиях широчайшего и изощрённого манипулирования массовым сознанием.
Да, иллюзии иногда бывают очень подкреплены материально. Но от этого они не перестают быть иллюзиями, и ещё неизвестно, к чему приведут претензии США. Однако, так или иначе, ясно одно: ядерный фактор остаётся для России не только военно-политическим инструментом обеспечения права на суверенный выбор, но и глубоко стабилизирующим фактором в мировой политике. Внешнеполитическая стабильность могучей и демократической (то есть, обеспечивающей всем честным гражданам права человека и гражданина) России – это и залог стабильности мира вообще.
Все ядерные доктрины США были и остаются деструктивными. Конструктивной и эффективной – эффективной с точки зрения обеспечения глобальной стабильности – американской ядерной доктриной может стать только такая доктрина, которая будет исходить из принципа уважения прав России и принципа военно-политического паритета с ней.
При этом давно назрела необходимость во взаимной увязке ядерных доктрин США и России на базе отказа США от глобальной ПРО.
Необходимо противодействовать также ползучей, но всё усиливающейся тенденции в очередной раз протащить в мировое и европейское военно-политическое сознание идею чуть ли не неизбежности ядерной войны между НАТО и Россией.
Сергей Брезкун (Кремлёв), специально для «Посольского приказа»
Р.S. автора от 10 августа 2017 года. До тех пор, пока ракетно-ядерный оружейный статус России будет прочным, небо над Россией и Европой будет мирным.
Как, впрочем, и небо над Соединёнными Штатами…
