Экономика и прагматика в истории отношений России и Запада
Начиная, как минимум, с XVI века Россия всё более активно начала интересовать Запад в качестве экономического партнёра. Известно, что английский посол Ченслер побывал в России во время правления Ивана Грозного в том числе и с целью налаживания торговых контактов. Настоящим прорывом европейцев в русское пространство насыщен век XVII-й. Речь не только о трагическом периоде польской интервенции, но прежде всего о многочисленных европейских путешественниках, много изучавших и писавших о России, русском быте и нравах. В этом смысле политика Петра I стала своеобразным и вполне логичным, несмотря на критику противников, следствием того внимания, которое уделяли европейцы России в XVIII веке: ведь и нам европейцы были в не меньшей степени интересны.
Но вот вопрос: что являлось основой этого интереса, и был ли он одинаково полезен обеим сторонам?
Взаимная зависимость?
В 1667 г. при непосредственном участии выдающегося государственного деятеля Афанасия Лаврентьевича Ордин-Нащокина был утверждён «Новоторговый устав» — по сути, первый официальный документ, регулировавший внешнеэкономические связи России. Причиной его появления не в последнюю очередь было желание ограничить произвол иностранных торговцев, которые «безстрашно учали товары худые поддельные, как в серебре и в золоте в литом и в пряденом, так и в поставах в сукнах и в ыных заморских товарех в царствующий град Москву и в городы Великие Росии привозить, в которых товарех подлинно обличены, и такие худые товары сысканы, и руским торговым людем в заповедех в промытах многие убытки и домовные разорения учинились».
Да и современник Петра Великого Иван Тихонович Посошков в своей «Книге о скудости и богатстве» одним из первых нелицеприятно утверждал, что Россия нужна европейцам исключительно в качестве рынка сбыта не всегда качественных товаров (спорить с этим утверждением непросто и сегодня). Хотя с другой стороны, именно со времён Петра Россия становится важным фактором европейской политической стабильности. Без участия России не решается ни один важный: вопрос будь то так называемый «восточный вопрос», или «польский вопрос», или «проблема Наполеона». Нечего говорить и о веке XIX – Кавказ, помощь Соединённым Штатам, отношения с Францией и Англией. Да много ещё чего – и везде, так или иначе Россия – один из главных и равноправных участников «европейского концерта». Вспоминаются слова одной из песен известного барда Олега Митяева: «А нас опять на край свете другим помогать несёт…». О роли Русской армии на фронтах Первой мировой уже говорилось, и в год 100-летия её начала ещё будет сказано немало…
Все эти непростые отношения, так или иначе, заставляют задуматься: а насколько адекватным является сотрудничество и есть ли у него конструктивная перспектива? Ведь далеко не без основания русский император Александр III назвал среди настоящих друзей России её армию и флот, имея ввиду, что среди Европейских стран друзей у России нет.
И вот здесь мы как раз и подходим к экономической составляющей проблемы. Европейский капитализм, активно развиваясь со времён открытия Америки в конце XVI в. постепенно и неуклонно расширял свое влияние в сторону развивающихся стран, к которым (в смысле развития капиталистических отношений) принадлежала и Россия. Российский сектор получал технологии производства и специалистов, Европа получала рынок сбыта своих товаров... Как говорится, в чём подвох?
А подвох в том, что такого рода экономическое сотрудничество было главным образом выгодно Европе, и в значительно меньшей степени – России. Какими бы красивыми фразами этот факт не прикрывался. Более того, к началу ХХ века экономическое сотрудничество с Россией стало для Европы ЖИЗНЕННО ВАЖНЫМ фактором: огромная территория, почти двести миллионов населения – это потенциальные потребители европейских товаров. Потеря такого рынка сбыта – обеспеченный экономический кризис для западных стран.
Ключевым «проверочным словом» для определения сущности взаимоотношений России и Запада стал «октябрь семнадцатого». Что произошло в России с точки зрения экономического взаимодействия с Западом? Полный разрыв! Демонтаж! И… желание наладить сотрудничество на принципиально иной основе.
Сами не просто с усами
В советской России не было частной собственности, не было банковской системы, не было рынка в западном понимании, но была монополия внешней торговли – такие новшества грозили европейской экономике серьёзными проблемами.
И действительно, дело не столько в потере собственности, активов и т.д. (всё это было национализировано правительством большевиков) и не в отказе от выплаты долгов (эта проблема при желании решалась). Самое неприемлемое для Запада – именно государственная монополия во внешней торговле!
Теперь договариваться о ценах и объёме товарооборота нужно было не с отдельными частными лицами, а с ГОСУДАРСТВОМ, которое, к тому же постоянно заявляет о своих социальных приоритетах. Не поэтому ли так активны были попытки европейских стран в помощи антибольшевистским силам в годы гражданской войны? И не потому ли главным требованием к советской России на Генуэзской конференции в мае 1922 г. стало требование ликвидации монополии внешней торговли? И дело здесь, скорее всего, не в пресловутой боязни «коммунистической заразы».
Россия воевала с Западом задолго до рождения Карла Маркса и, в основном, суть конфликта была так или иначе связана с экономическими противоречиями. Просто «октябрь семнадцатого» внёс во взаимоотношения двух экономик принципиальное и крайне убыточное для Запада новшество – отсутствие возможности спекуляции на нужде. Новая советская экономика из нищеты и разрухи сначала робко, но всё громче и тверже заявляла – Я САМА! Стремление к самостоятельности, к автаркии – стало гимном советской экономики в ХХ веке!
Это, кстати, хорошо понимали и влиятельные круги Европы и США. В знаменитой «длинной телеграмме» посол США в СССР Дж. Ф. Кеннан 22 февраля 1946 г. указывал, что «в сфере мировой экономики советская политика будет подчиняться стремлениям Советского Союза и соседних территорий, находящихся под советским влиянием, к автократии». Что само по себе было опасно для Запада, и в первую очередь для США — прежде всего невозможностью осуществления такой привычной и выгодной для них для них «дипломатии доллара».
Даже Вторая мировая война в этом плане не поставила нашу страну на колени. Ибо пресловутый ленд-лиз стал далеко не главным экономическим фактором нашей победы. Нас прежде всего спасло стремление к самостоятельности, к «автократии», о котором говорил посол Кеннан...
Много говорилось и говорится о необходимости заимствования у Запада эффективного менеджмента: государство в СССР не являлось, якобы, эффективным собственником. Весь вопрос в критериях эффективности. Вопрос – кому и что нужно. В своё время П.А. Столыпин мощно и однозначно озвучил главное стремление государственного аппарата: «Нам нужна великая Россия». Трудно назвать Сталина преемником царского министра, но в некотором отношении это придётся сделать, ибо под этим лозунгом он мог бы подписаться, заменив при этом «Россия» на «СССР».
А что значит сильный СССР? Это государство способное своими силами производить все необходимое стратегическое оборудование, в первую очередь — для обороны. Говоря о рентабельности советской экономики в январе 1933 года, И.В. Сталин так отвечал критикам: «А наш автозавод в Горьком? Тоже ведь не рентабелен пока что. Не прикажете ли закрыть его?».
Да, государство некоторое время терпело убытки, но эти затраты сторицей окупились в период войны возможностью не надеяться на помощь откуда бы то ни было. А вспомним историю с получением пенициллина в промышленных масштабах! Рецепт препарата, который был так необходим фронтовой медицине, американские союзники отказались передать в СССР. И только благодаря независимости нашей экономики и науки удалось наладить производство его аналога в СССР к 1943 году, наладить — САМОСТОЯТЕЛЬНО!
Нарушить стремление СССР к независимости в области экономики, провозглашённое ещё в период индустриализации, мог бы известный «план Маршалла», названный по имени госсекретаря США, который предусматривал финансовую помощь странам, пострадавшим в ходе Второй мировой войны. Но СССР, понимая чем может обернуться такая «помощь», от неё предусмотрительно отказался. А ведущие страны Запада, например, расплачиваются за неё и сегодня участием в наземных операциях войск НАТО, начатых по инициативе США...
Неблагодарные потомки
После смерти И.В. Сталина советская экономика «почивала» на лаврах политики. И была её заложницей. Н.С.Хрущёв пытался всячески доказать состоятельность социалистического способа производства и свою собственную. Его можно понять – сравнения с великим предшественником выдержать было непросто. Но умерший «хозяин» заложил такие прочные основы, что на их эксплуатации можно было продержаться ещё не один десяток лет. По сути все достижения этого периода – инерционный ресурс мобилизационной сталинской экономики: и великие стройки, и космос… Даже автомобильная промышленность к началу 1960-х гг. успешно выдерживала конкуренцию с западными производителями. А социальная ориентация государственной экономики заставила президента США Дж. Кеннеди всерьёз задуматься о аналогичных преобразованиях в собственном хозяйстве.
Всё это (и многое, многое другое) доказывает наличие у советской экономики огромного потенциала для развития. Природные ресурсы, трудовые ресурсы, интеллектуальные ресурсы, даже административный и правовой ресурсы были в наличии для динамичного развития. Конечно, для коммунизма к 1980-м годам этого не хватало, но обеспечить безбедное будущее – вполне возможно.
И как же вдруг получилось, что уже в 1960-е гг. советский человек начал испытывать резкую нужду в западных товарах? Возник буквально культ. «Фирма» становилась вожделенной мечтой советской молодёжи. Что греха таить – многое могли тогда отдать за западные «шмотки», мебель, авто… Не заметили как отдали Родину. Но кто стал, так сказать, инициатором процесса?
Вот что писал в 1963 году китайский лидер Мао Цзедун:
«… В настоящее время в Советском Союзе не только невиданно возросло количество новых буржуазных элементов, но и в корне изменилось их социальное положение. До прихода Хрущёва к власти они не имели господствующего положения в советском обществе, их деятельность всячески ограничивалась и получала отпор. А после прихода Хрущёва к власти, по мере постепенного захвата им руководства партией и государством, эти новые буржуазные элементы заняли господствующее положение в партийных, государственных, хозяйственных и культурных органах и образовали привилегированную прослойку в советском обществе».
Да, да – партийная элита, «законодательница» мод в условиях «оттепели» стала всё меньше внимания уделять, как бы сейчас сказали, инновациям и всё больше – западным товарам. Торгпредства, полпредства, дети крупных и не очень чиновников уже психологически стали ориентироваться на лучшие, по их мнению, образцы товаров народного потребления с фирменным лейблом какой-нибудь Европейской страны. В 1970-е джинсы стали прямо-таки фетишем для советской молодежи.
Но это всё – лирика. А если серьёзно, то в период «застоя» не только наметилось отставание, регресс советской экономики, но что было ещё опаснее, наметилась тенденция ментальной зависимости: лозунг «советское – значит лучшее» все более воспринимался как ироничная шутка. В сознание масс проникла идея о превосходстве западной экономики (насколько эта идея соответствовала реальности, вспомним хотя бы вкус советского лимонада и мороженого, производившихся по вроде как «нерентабельным», но очень качественным технологиям и сравним с нынешними «рыночными» полуфабрикатами).
Пик преклонения перед западными ширпотребом наступил во время «перестройки» — советские люди подержали её в массе своей, именно надеясь втянуть побольше воздуха «экономической свободы», попробовать «настоящие» мыло, шампуни, кино и шоколадки. Наступала золотая эра для западной экономики – открывался огромный рынок с жаждущими красивых обёрток потребителями при одновременной фактический ликвидации собственной промышленности и собственных экономических достижений. Мы вернулись к дореволюционной зависимости от западных поставок. Как говорил Остап Бендер, сбылась мечта идиота…
Сколько воды утекло с тех пор. А сколько денег? «Мозгов»? Иными словами учитывая исторический опыт взаимодействия России и Запада в области экономики можно констатировать — Запад видел и видит в России вовсе не партнёра, а лишь РЕСУРС, необходимый для собственного благополучного развития. Исходя из этого, все современные интеграционные процессы, связанные с вхождением России во Всемирную торговую организацию и в прочие международные экономические структуры, выглядят лишь очередным шагом к полной потере экономической самостоятельности. А ведь это — один из базовых атрибутов государственного суверенитета!
Владимир Сомов, специально для «Посольского приказа»
