Отложенный Апокалипсис: хроники мирового ядерного противостояния

Мир сегодня находится не просто в состоянии кризиса — он впервые со времён холодной войны вплотную приблизился к новому ядерному противостоянию. Нарастающие противоречия между США и Россией, конфликт между США и Корейской Народно-Демократической республикой, возможность попадания атомного оружия в руки террористов… Словом, нынешняя международная политическая ситуация с точки зрения возможного применения оружия массового поражения не внушает оптимизма...

Наш постоянный автор Сергей Тарасович Брезкун (Сергей Кремлёв) недавно выпустил в свет книгу «Меч или Весы? Ядерный фактор в проблеме войны и мира», посвящённой главным образом атомной угрозе во времена холодной войны. Наша редакция с согласия автора публикует – в несколько сокращённом варианте – главы из этой книги, которая именно в наши тревожные дни стала актуальной как никогда...

«Мотивы и авантюры»

… ПОЖАЛУЙ, именно с момента Карибского ракетного кризиса 1962 года тема ядерных вооружений стала в СССР более публичной, хотя эта публичность носила всё ещё скорее пропагандистский, чем дискуссионный характер. При этом в советской «ядерной» историографии стало общим местом утверждение, что Соединённые Штаты Америки создавали своё ядерное оружие исключительно для борьбы против Советского Союза.

Казалось бы, это так и было. Чего уж больше, если сам руководитель атомных работ в США генерал Гровс заявлял в комиссии конгресса США: «Уже через две недели после того, как я принял на себя руководство «Манхэттенским проектом», я не сомневался в том, что противником в данном случае является Россия и что проект осуществляется именно исходя из этой предпосылки»!

Можно вспомнить и мнение французского публициста Мишеля Рузе, утверждавшего в 1962 году:

«Учёные не знали, что Япония уже проиграла войну, во всяком случае, потенциально. А главное, они не знали, что борьба против фашизма не была основной задачей политики Вашингтона, что бомба... явится орудием устрашения, которое... фактически направлено против Советского Союза».

Рузе также сообщает, что, по мнению некоторых историков, изучавших документы того периода, США, взрывая атомную бомбу, хотели одержать молниеносную победу над Японией, предупредить вступление СССР в войну и, тем самым, устранить его от окончательных расчётов на Дальнем Востоке.

А если процитировать, например, ещё и американца С. Ленса, который в своей работе 1977 года «The Day before Doomsday» («День перед Судным днем»), написал: «Ни один историк сегодня не настаивает, что атомная бомбардировка была необходима, чтобы поставить Японию на колени»? Тогда, вроде бы, можно не сомневаться в том, что атомную бомбу Америка делала только для того, чтобы поставить на колени Россию...

Да что историки! Существует официальный доклад Группы по оценке стратегических бомбардировок Германии и Японии, в которой видную роль играл известный Джон К. Гэлбрейт. Доклад был готов в 1946 году и вот что в нём утверждалось:

«Основываясь на тщательном расследовании всех фактов и свидетельствах причастных к этому японских руководителей, Группа считает, что Япония капитулировала бы определённо до 31 декабря 1945 года, а по всей вероятности до 1 ноября 1945 года даже в том случае, если атомные бомбы не были бы сброшены, даже если бы Россия не вступила в войну, и даже если бы никакого вторжения на территорию Японию не планировалось и не задумывалось».

Итак, тезис об исключительно антисоветской направленности атомных усилий США можно считать доказанным? Или, всё-таки – нет?

Автор менее всего склонен выступить в роли адвоката президента Трумэна, военно-промышленного ядерного комплекса США и американского империализма. (К слову, сама элита США отнюдь не чуралась самооценки политики США как империалистической, рассматривая её как констатацию глобализации интересов США к началу ХХ века). Однако если не подменять факты и логику эмоциями, то – находясь на почве фактов, нельзя не признать, что: 1) изначально Манхэттенский проект имел и анти-нацистскую направленность; 2) атомная бомбардировка была для обеспечения капитуляции Японии фактором не меньшей, пожалуй, значимости, чем вступление в войну СССР; 3) без обоих упомянутых факторов война в Азии могла или затянуться не на один год, или закончиться достаточно быстро, но – ценой намного бόльших жертв, чем было на деле.

Союз «и» в пункте 1 употреблён постольку, поскольку антисоветский мотив в решении Соединённых Штатов начать атомные работы также присутствовал изначально – если не прямо, то скрыто. Однако первый импульс был, всё же, пожалуй, не чисто антисоветским.

Напомню, что 15 июня 1940 года, на следующий день после падения Парижа, президент США Франклин Делано Рузвельт санкционировал создание комиссии для изучения возможности использования атомной энергии в военных целях.

Считается, что начало всему положило «письмо Альберта Эйнштейна», переданное Рузвельту его неофициальным советником Александром Саксом осенью 1939 года. Но уже весной 1939 года в важности «атомной проблемы» начал убеждать американские власти также итальянский эмигрант, лауреат Нобелевской премии Энрико Ферми.

Читатель знает, что 16 марта 1939 года декан физического факультета Колумбийского университета профессор Пеграм писал адмиралу Хуперу из Министерства ВМС США, что эксперименты в лабораториях Колумбийского университета указывают на возможность особой взрывной реакции в уране. Предполагалось, что эта реакция будет сопровождаться выделением «в миллион раз больше энергии на килограмм вещества, чем любой известный тип взрывчатки». Пеграм сообщал также, что профессор Ферми, ныне работающий в Колумбийском университете, «недавно прибыл в нашу страну на постоянное жительство и в положенное время станет американским гражданином».

И лишь 2 августа 1939 года уже Сциллард и другой физик-еврей, эмигрант Эдвард Теллер, были у Эйнштейна с письмом, и после незначительных правок тот его подписал. Для Сцилларда это был уже второй визит к Эйнштейну – первый раз он был у него с ещё одним венгерским физиком-евреем и тоже эмигрантом – Евгением Вигнером, в воскресенье 16 июля 1939 года.

ИСТОРИЯ с «письмом Эйнштейна» выглядит как некий роман... Сакс, якобы передал письмо Рузвельту лишь 11 сентября 1939 года – через десять дней после того, как немцы вторглись в Польшу, и более чем через месяц после подписания текста Эйнштейном. Однако зачем было тянуть так долго с важным делом человеку, вхожему к президенту неофициально, по-дружески? Или Сакс знал и заранее был уверен, что Гитлер войну начнёт, и оттягивал акт передачи письма до более выигрышного момента?

«Письмо Эйнштейна», как и версия о передаче его Рузвельту после 1 сентября 1939 года, обосновывало «для истории» интерес Америки к «абсолютной Бомбе» исключительно антифашистскими соображениями... Но не оказался ли Гитлер, скорее, удобным пугалом? Очень вероятно, что если бы Гитлер повёл себя сдержанно, и война с Польшей не состоялась, «атомные» работы в США всё равно начались бы в примерно те же сроки, в которые они начались. Интерес к урану тогда возникал в развитом мире повсеместно, особенно – после того, как нейтронные эксперименты 1938 года немцев Гана и Штрассмана были верно интерпретированы экс-австрийкой «неарийского происхождения» Лизой Мейтнер, жившей в Стокгольме.

В СССР первый документ по атомной проблеме, выводящий её в разряд государственных вопросов, появился в июне 1940 года. Причём речь шла о мирном аспекте атомной проблемы – энергетическом.

Впрочем, военный аспект тоже был очевиден. Собственно, после того, как физики узнали, что при бомбардировке урана нейтронами его атомы расщепляются на два меньших атома с выделением новых нейтронов и начинается самоподдерживающаяся цепная ядерная реакция, сделать атомную бомбу было, как говорится, делом техники.

Но – техники очень дорогостоящей! Ведь делился не любой уран, а его редкий изотоп уран-235, и получить большие количества этого изотопа стоило больших средств, и больших интеллектуальных усилий...

В двадцатые годы немецкий еврей Макс Борн основал в немецком Гёттингене школу теоретической физики с интернациональным коллективом учеников: Ферми, Дирак, Оппенгеймер, фон Нейман, Теллер, Вигнер, Вайскопф, Розенфельд и другие... В Гёттингене работали в контакте с Борном и математики Винер, Курант... И почти все эти «геттингенцы» раньше или позже оказались в Америке, чтобы, став «манхэттенцами», работать в атомном проекте США. Факт, как минимум, наводящий на размышления. К слову, Ферми эмигрировал из Италии в США без особой необходимости – в Италии его, женатого на еврейке, не преследовали – Муссолини не проводил жёсткой антисемитской политики. Тем не менее, Ферми уехал от обеспеченного настоящего в Италии в неопределенное будущее за океан…

Зачем?

В мире вот-вот могло появиться новое могучее оружие. Так в чьих руках оно должно было быть, как не в руках тех, кто не без оснований считал себя хозяином мира, то есть – в руках финансово-промышленной англосаксонской элиты? И где же, как не в США, удобнее и спокойнее всего было вести «атомные» работы в интересах Оружия Для Элиты?

Эти-то соображения и дают основания предполагать, что разработка Супер-оружия велась в США не только против Гитлера – как это объяснялось официально, и не только против Советской России – как признавался в том генерал Гровс… Силы Мирового Зла рвались к обладанию зловещими силами Мироздания как таковыми – во имя закрепления своей власти над миром.

И этот, практически не проанализированный, возможный аспект атомной истории не стоит упускать из виду.

ЧТО ЖЕ до «японского» мотива, то и здесь не всё так однозначно. Группа по оценке стратегических бомбардировок и Джон К. Гэлбрейт утверждают, что этот мотив не был, фактически, существенным, но, пожалуй, ошибаются.

С одной стороны, первое испытание Бомбы на американском полигоне в Аламогордо удалось подготовить уже после окончания войны в Европе. То есть, единственным местом, где можно было использовать новое оружие в ходе боевых действий, оставалась Япония. Казалось бы, само по себе данное обстоятельство всё и определяло – испытать Бомбу на поле боя можно было только в Японии, что и было сделано. Но атомная бомбардировка была – по логике Гэлбрайта и других, именно боевым испытанием, не обусловленным военной целесообразностью применения супер-оружия.

Однако почему-то забывают об исключительном упорстве, стоицизме, и об исключительной жестокости японцев времён Второй мировой войны. Ужасные фотографии жертв Хиросимы заслоняют не менее ужасные фотографии хладнокровно отрубленных японцами голов китайских патриотов. А факты японских «медицинских» экспериментов над заживо вскрытыми людьми?

Историками типа Ленса, публицистами типа Рузе и аналитиками типа Гэлбрейта не берутся в расчёт также фанатизм и фаталистическое послушание японцев. Например, в Красной Армии во время войны был почти нормой массовый и индивидуальный жертвенный героизм. Не были чужды жертвенного героизма в определённых ситуациях и вооружённые силы Третьего рейха. Но институт «камикадзе» как элемент оперативного планирования был характерен во Второй мировой войне только для Японии.

Всё, вместе взятое, могло сделать войну с Японией затяжной, хотя, безусловно, для Японии проигрышной.

Или, всё же, не безусловно проигрышной?

Опять-таки, обычно забывается, что в ответ на первые атомные бомбардировки японцы могли публично заявить о своей готовности применить на территории США бактериологическое оружие (БО). Тогда серьёзные его разработки велись только в Японии, и там были достигнуты немалые успехи, созданы реальные боеприпасы, технологии и прочее.

В этом случае могла возникнуть и «патовая» ситуация. Вспомним, что и союзники, и Германия имели огромные запасы химического оружия (ХО), однако даже накануне поражения Гитлер не решился на химическую войну, ибо знал и был предупреждён, что в ответ союзники зальют Рейх боевыми отравляющими веществами. Фактически, хотя это по сей день не осознано даже «записными» политологами, это был первый случай взаимного стратегического сдерживания – пока ещё не атомного, но вполне эффективного.

В конце Второй мировой войны Япония могла бы применить принцип сдерживания на другой военно-технологической базе. В Европе немцев от применения ХО удержала угроза применения ХО союзниками. Теперь же угроза применения БО японцами могло бы сдержать эскалацию атомной войны США против Японии. При этом реальный ядерный кошмар Хиросимы и Нагасаки летом 1945 года вполне оправдывал бы гипотетическую Большую чуму осени 1945 года в Сан-Франциско и Нью-Йорке...

Подобный виртуальный вариант был сорван вступлением в войну Советского Союза. Японские структуры бактериологической войны базировались, в основном, в Маньчжурии и по причине мощного и быстрого советского удара не были эвакуированы в метрополию. Но если бы Япония не была надломлена вступлением в войну СССР, трудно сказать, как всё могло бы обернуться.

При этом и Хиросима качественно ускорила процесс надлома Японии и осознания японцами бесперспективности сопротивления. Приведу представительный пример. Книга создателя фирмы «Сони» Акио Мориты «Made in Japan», написанная в 1980-е годы, начинается со слов:

«Я обедал (в полдень 7 августа, — С.Б.) с моими сослуживцами-моряками, когда пришла невероятная весть об атомной бомбардировке Хиросимы... Прошло уже немало месяцев с тех пор, как я понял – Япония проигрывает войну и продолжать её бесполезно, но я также знал, что военные хотят воевать до последнего солдата... А теперь, после Хиросимы, мне стало ясно – время истекло».

Такой была реакция развитого японца на Хиросиму, а до вступления в войну СССР оставалось еще два дня...

Получив известие о начале наступления советских войск на Дальнем Востоке, премьер-министр Японии Судзуки на заседании Высшего совета по руководству войной заявил: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны». Иными словами, именно сочетание обоих факторов – советского и ядерного, ставило Японию окончательно в безвыходное положение.

К моменту капитуляции непосредственно на Японских островах находилось 2,2 миллиона войск и около 700 тысяч – в Маньчжурии, против СССР. Ещё 4 миллиона солдат и офицеров было разбросано по всему Азиатско-Тихоокеанскому театру военных действий. То есть, резервы сопротивления у Японии объективно были велики, и если бы не «ядерный» шок от Хиросимы и Нагасаки, то одного вступления СССР в войну для обеспечения быстрой и почти бескровной капитуляции Японии могло бы и не хватить.

С другой стороны, могло не хватить для быстрой капитуляции и одних лишь атомных бомбардировок, зато бросок советских танков через Хинган ставил в войне окончательную точку.

А как же выводы Группы по оценке бомбардировок и других аналитиков об избыточности атомных ударов или об избыточности вступления в войну СССР в деле капитуляции Японии? Что ж, при знакомстве с подобным анализом вспоминаются слова Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны»... Подобные «аналитики» в августе 1941 года докладывали высшему руководству США, что Россия разбита бесповоротно, и помогать ей бессмысленно.

Что же до августа 1945 года, то, по свидетельству доктора Артура К.Комптона, Трумэн подчёркивал, что он сознательно подгонял срок боевой демонстрации атомной бомбы под сроки вступления в войну с Японией СССР. Причём соображения военно-политического давления на Советский Союз на решение Трумэна, безусловно, влияли – доказательств тому хватает, однако «японский» мотив тогда явно превалировал.

На Потсдамской конференции Трумэн кулуарно не раз задавал Сталину вопрос о сроках вступления в войну СССР, и тот ответил, что 8 августа – самый ранний срок. Сочетание русского наступления с атомными бомбардировками, по мнению Трумэна, давало максимальный эффект, и, думается, что Комптон передавал всё верно, а Трумэн душой не кривил.

А КАК ЖЕ быть с «откровениями» Гровса?

Ну, во-первых, Гровс был антисоветчиком, но интеллектуалом не был. Учёных, которых он прозвал «длинноволосыми», Гровс ненавидел. Профессор Массачусетского технологического института Б.Фелд говорил в 1983 году советскому историку В.Г.Трухановскому, что немцам следовало бы поставить Гровсу памятник, поскольку если бы не он, то Бомба была бы сделана быстрее и её успели бы применить в войне против Германии.

Уже по последней причине Гровсу после войны было выгодно нажимать на антисоветский аспект атомных работ США – так затенялись неконструктивные моменты его руководства Манхэттенским проектом.

Во-вторых, антисоветский аспект было выгодно выпячивать вообще всем (и Гровсу тоже) в атмосфере «охоты на ведьм» и нарастающего антикоммунизма и антисоветизма. Гровс, скорее всего, даже не лгал – сознательно. Скорее он – незаметно сам для себя – пост-фактум выдал желаемое после 1945 года за планируемое в 1942 году.

Конечно, полностью сбрасывать со счетов то, что говорил Гровс, не стоит. Но побудительные причины к развёртыванию атомных работ на Западе были, как уже должно быть ясно из выше сказанного, не исключительно антисоветскими. Достаточно вспомнить начало английских атомных работ... Меморандум Пайерлса-Фриша (отнюдь не англичан); комитет МОД; проект «Tube Alloys» – это всё реакция на угрозу агрессии Германии, а не планы новых крестовых походов Англии против «Советов». Хотя, заметим в скобках, позже подобные планы в Англии появились.

Стоит прислушаться и к мнению В.Г.Трухановского, автора книги «Английское ядерное оружие», который резонно замечал:

«Как это ни выглядит сомнительно, учитывая международную обстановку и военное положение Англии в конце 1941 года, уже тогда создание английского атомного оружия имело целью изменить соотношение сил как между Англией и Германией, так и между Англией и США».

Конечно, Черчилль не собирался воевать со «старшим братом». Однако Англия, имея атомную бомбу (да ещё, может быть, и монопольно!), могла бы претендовать на равенство с Америкой.

«Что касается Советского Союза, – продолжал далее Трухановский, – то о нём в этом плане пока не думали, ибо считали, что он потерпит в войне поражение и впоследствии будет целиком и полностью подчинён воле победителя».

Вот это звучит убедительно.

Лишь после войны, когда СССР вырос в подлинно мировую громадную фигуру «игры», он стал для Запада военно-политическим врагом №1. Но в конце 1941 года? Или – в августе 1942 года, когда в США был создан «Манхэттенский округ инженерных войск», а в России вермахт вовсю катился по донским и приволжским степям?

Нет, не СССР брал в расчёт Ф.Д.Рузвельт, когда санкционировал начало реальных масштабных атомных работ в США. И уж точно не на СССР нацеливало свои идеи большинство физиков, работавших в Манхэттенском проекте США и английском проекте «Tube Alloys», инициированном эмигрантами из Германии Пайерлсом и Фришем.

ИДЕЯ супер-бомбы сразу же наводила на серьёзные философские размышления, и у ответственных людей первое знакомство с ней вызывало не энтузиазм, а сомнения. Можно поверить Саксу в том, что, предлагая Рузвельту начать работы над сверх-оружием, он подчёркивал, прежде всего, не разрушительные качества этого нового военного средства, а сдерживающие качества его!

Не исключено, конечно, что Сакс лишь утверждал, что он смотрел на будущую Бомбу именно так, а в действительности видел в Бомбе средство диктата США. Как ранее было сказано, нельзя исключать того, что Бомба, ещё даже не сделанная, заранее рассматривалась в США как средство не абстрактного сдерживания, а «сдерживания коммунизма» и даже – мирового господства англосаксонской имущей Элиты над остальным миром.

Так или иначе, Сакс сообщает, что он напомнил Рузвельту о лекции англичанина Ф.Остона, помещённой в сборнике «Основания современной науки». Сборник был издан и распространялся в Белом Доме в 1938 году, а в 1936 году свою лекцию «40 лет атомной теории», Остон заключил так:

«Лично я не сомневаюсь, что субатомная энергия рассеяна вокруг нас. И в один прекрасный день человек освободит и научится контролировать почти безграничную мощь. Мы не можем помешать ему сделать это, и остаётся только надеяться, что он не употребит её лишь затем, чтобы разнести дверь соседа».

Можно поверить Саксу и в том, что Рузвельт, выслушав его рассказ, спросил:

– В конечном счете, то, чего вы добиваетесь, Алекс, это всеми средствами помешать нацистам пустить нас всех на воздух, не так ли?

Любопытно, что Рузвельт – во всяком случае, по Саксу, – не сказал: «Позволить нам пустить на воздух нацистов», хотя такая постановка вопроса была бы тогда вполне оправдана. Конечно, умение говорить не то, что думаешь, является родовой профессиональной чертой любого политикана, а понятие «американский политик» и «политикан» тождественны, однако конкретно Ф.Д. Рузвельт обладал, всё же, достаточно развитым чувством ответственности. И он вполне мог с самого начала видеть в ядерном факторе стабилизирующие, сдерживающие, а не разрушительные потенции. И – как первоочередная – могла действительно ставиться задача нейтрализации гитлеровской угрозы.

Атомное оружие должно было гарантировать США военную безопасность при самом неблагоприятном развитии событий – то есть, при появлении атомного оружия у нацистов. Полностью исключить последний вариант было, конечно, невозможно. Это, надо полагать, и стало для Рузвельта определяющим соображением.

Но после смерти Рузвельта, после совершенно неожиданного триумфа СССР в войне вместо ожидавшегося краха, после громадного геополитического, политического, военно-политического и военного усиления СССР к концу Второй мировой войны, и после прихода к власти Трумэна, на Бомбу стали смотреть в США как на дубину против Советской России.

Инициированное войной социальное движение народов к более справедливому мировому порядку и новое лидерство СССР усугубляли опасения элиты Соединённых Штатов. Уже после Первой мировой войны Америка из крупнейшего должника превратилась в мирового банкира. Вторая мировая война дала ей беспрецедентный золотой запас как фундамент политической мощи. К этому добавлялась теперь ядерная мощь, и отныне, после обретения Америкой ядерного статуса, военных и экономических угроз Америке не существовало.

Но идеи не менее опасны, чем бомбы. Материальной основой идей, подрывающих безраздельное военно-экономическое могущество США, стал Советский Союз. «Нейтрализовать его, а лучше – уничтожить!» – такая мысль, если и не присутствовала в намерениях США изначально, не могла не возникнуть у элиты США позже, после войны…

Что оставалось делать СССР?

Появление атомной державы №1 в 1945 году стало не результатом усилий по сдерживанию реально агрессивного нацизма, который весной 1945 года был повержен, а результатом стремления Америки убить одним выстрелом двух зайцев: 1) принудить Японию к быстрой капитуляции; 2) нейтрализовать возникший мощный военно-политический и военный потенциал России.

При развитии ситуации в направлении, благоприятном для возможности эффективного ядерного удара по СССР, не исключался и третий убитый «заяц» – уничтоженный СССР.

Поэтому атомная держава №2 появилась в 1949 году в силу необходимости сдерживать потенциально агрессивный антисоветизм США и вообще Запада. Ведь на очереди были и другие «западные» номера в перечне ядерных держав – Франция, Англия...

ЯДЕРНОЙ державой №3 стала, как известно, в 1952 году Англия, хотя активные усилия к этому она предпринимала с весны 1940 года, когда там был создан Комитет МОД (аббревиатура была намеренно бессмысленной).

В отчёте Комитета, относящемся к июлю 1941 года, высказывались весьма здравые мысли: «Даже если война закончится раньше, чем будут изготовлены атомные бомбы, эти труды не будут затрачены напрасно, исключая полное разоружение, что мало вероятно, так как ни одна страна не захочет подвергать себя опасности быть захваченной, если она не будет обладать оружием с такими большими разрушительными способностями».

Как видим, и здесь была подчёркнута сдерживающая роль ЯО, его абсолютные возможности по гарантированному исключению агрессии против ядерного государства.

Впрочем, тяжёлая война Англии против Германии делала актуальным тогда не военно-политический, а чисто военный аспект. Именно он обусловил передачу английских материалов исследований и специалистов в лаборатории США, что лишний раз подтверждает: Англия боялась возможной германской атомной бомбы и старалась по возможности ускорить разработку англосаксонской атомной бомбы. Однако война в Европе закончилась до первого натурного ядерного взрыва. Ядерное оружие для Англии, как гарант её безопасности, актуальность теряло.

Было ли необходимо Англии дорогостоящее ядерное оружие в этих новых условиях? Что могло подвигнуть её на продолжение и результативное завершение собственного атомного проекта? Соображения безопасности? Но укрепило ли бы внешнюю безопасность Англии её национальное ЯО?

Вряд ли…

Реально можно было говорить о статусных соображениях – в какой-то мере обоснованных. Что же касается военно-политического значения, то английское ядерное оружие не могло дополнительно укрепить глобальную стратегическую стабильность и не могло решающим образом её подорвать.

Начать собственную ядерную войну против «ядерного» СССР «ядерная» Англия не смогла бы по причинам очевидным.

Противостоять Советскому Союзу силой только английского ядерного оружия тоже не было ни возможности, ни нужды: Советский Союз нападать на Англию не собирался, и разумные англичане не могли этого не понимать. К тому же, даже минимальный ядерный удар по Англии, скорее всего, означал бы её конец. Приоритетная цель – Лондон с его плотной застройкой, оказался бы уничтоженным полностью. Одного этого было бы достаточно для того, чтобы говорить об Англии в прошлом времени.

А если представить себе непредставимое – гипотетическую неспровоцированную агрессию СССР против НАТО и (или) Англии, то такой невероятный шаг СССР не мог не привести к ядерному ответу США. И это обстоятельство окончательно делало превентивную войну СССР против стран НАТО невозможной. Так что уже то, что США не хотели упускать Европу и то, что они имели там крупные воинские контингенты, должно было удерживать Европу и Англию от приступов политической паранойи «русского» происхождения.

Так зачем Англии была нужна супер-бомба? В своей книге «Английское атомное оружие» В.Г. Трухановский упоминает и «статусные» причины, и желание Англии иметь в отношениях с США и другими западными странами такой мощный военно-политический рычаг, как ядерный.

Не были забыты В.Г. Трухановским и «обязательства» Англии в различных регионах мира. Как-никак, Британская империя ещё существовала и присутствовала тем или иным образом на Ближнем Востоке и в Индостане, в Индокитае и в Индонезии, в Китае и в Африке...

Но могло ли ядерное оружие быть полезным для Англии на региональном уровне? Что ж, позднее, в 1956 году, когда Англия уже вошла в «ядерный клуб», английские авторы брошюры «Об ограничении атомной войны» считали:

«Следует предположить, что новая локальная война, соответствующая по масштабам войне в Корее, не могла бы вестись при использовании только вооружений обычного типа»...

Другими словами, в английских военно-политических кругах на вопрос о «региональной» полезности ЯО для Англии отвечали, в принципе, утвердительно, хотя корейская война показала и доказала, что в региональной войне ядерный фактор не может задействовать даже ядерная держава номер №1, поскольку в результате она получит ответный удар ядерной державы №2.

Так что и тут для Англии не было особого реального смысла стремиться к обладанию собственным ЯО.

ОДНАКО в начале января 1947 года специальный правительственный комитет с кодовым названием «Джен-163» под председательством премьер-министра Клемента Эттли принял политическое решение о курсе Англии на ядерный статус. Причём, как свидетельствуют официальные историки английской ядерной политики Гоуинг и Арнольд, приоритетным соображением стало то, что в Лондоне «рассматривали Россию как потенциального врага».

Удивительно, но – факт: в июне 1947 года руководство английских вооружённых сил, ещё не имея в своём распоряжении ЯО, исходило из возможности атомной войны с Россией, которая тогда реально тоже не имела ЯО, но устами Молотова в 1947 году заявила о том, что для СССР «не существует секрета атомной бомбы».

А как же знаменитый английский здравый смысл? Был ли он в решении комитета «Джен-163»? Увы, в мотивации собственных работ по ЯО английское политическое руководство обнаружило потрясающую историческую слепоту! Зато здравомыслие проявил лауреат Нобелевской премии, знаменитый английский физик Патрик Мейнард Стюарт Блэкётт, пятидесятилетний профессор Кембриджского университета. Он работал в США, с атомными работами связан был прочно, но война закончилась, и Блэкётт вернулся в Англию.

В феврале 1947 года он представил правительству меморандум, где предлагал пересмотреть внешнюю и военную политику, отказаться от планов разработки ЯО и «по существу занять позицию нейтралитета между Америкой и Россией».

Ядерный статус Англии означал для Блэкётта не укрепление, а ослабление её безопасности, и он предлагал «немедленно... объявить, что мы не намереваемся изготовлять атомные бомбы». Эти же идеи он развил в своей книге «Военные и политические последствия использования атомной энергии», изданной в 1948 году.

Блэкётт был, конечно, прав. Конкретно для Англии в условиях послевоенных реалий и при любых вариантах мировой политической перспективы ядерный фактор не мог быть значимым как фактор стабильности. Он не давал Англии возможности военной победы (потому что такой возможности он не мог дать никому и никогда), а с другой стороны он не повышал уровень её безопасности. Напротив, однозначно антироссийский смысл будущего английского ЯО делал Англию дополнительно уязвимой при ядерном конфликте между СССР и США.

К Блэкётту не прислушались. Министр иностранных дел Э. Бевин написал на меморандуме: «Лучше бы он занимался наукой». Премьер Эттли посетовал: «Автор – видный учёный – рассуждает о политических и военных проблемах, в которых он не является профессионалом».

Фактически же непрофессиональное политическое решение принимали Эттли, Бевин и их коллеги. Они обрекали свою страну и её народ на серьёзные затраты всего лишь для того, чтобы резко снизить уровень внешней безопасности Англии.

Руководители тогда ещё имперской Британии, веками успешно проводившей политику «равновесия сил», не смогли подняться до понимания изменившейся ситуации во второй половине ХХ века и круто перейти к политике постоянного нейтралитета.

А пример в истории существовал... Швеция с XVI века по начало XVIII века была первоклассной военной державой и во многом определяла судьбу континентальной Европы. В течение XVIII века военная мощь Швеции лишь снижалась. В 1809 году шведы быстро проиграли последнюю русско-шведскую войну и утратили Финляндию. В итоге Швеция – в верно уловленный момент – уже в XIX веке приняла решение перейти к постоянному нейтралитету. Она «сошла с дистанции» и отказалась от истощающей военной политики, обеспечивая лишь определённый чисто оборонительный потенциал. Именно это принесло Швеции стабильность, процветание и уберегло шведов от ужасов Первой и Второй мировых войн.

Увы, этот пример руководство Англии не вдохновлял и не наставлял его на путь разумных решений. Эттли и Бевин – следует подчеркнуть это ещё раз, повели себя непрофессионально. В том числе и поэтому они не поняли, что с возникновением (хотя бы – в потенции) ядерного фактора в той или иной стране, его военно-политический смысл учёные этой страны, причастные к проблеме, нередко понимают лучше политиков и военных.

При этом политики и военные упускали из виду (впрочем, скорее, упорно не желали видеть), что сам ядерный фактор обязан своим приходом в мир прежде всего учёным. Зато чисто военный профессионализм, трактующий проблемы войны и мира «по Клаузевицу», всё более становится вредным и опасным анахронизмом, как и «профессионализм» политиков, мыслящих в традициях прошлых веков, то есть, в традициях допустимости войны.

Показательно, что известный английский военный теоретик Джон Фредерик Чарльз Фуллер опубликовал в те годы книгу «Armament & History» («Оружие и история»), где также обнаруживал полный непрофессионализм именно как военный теоретик. Фуллер утверждал, что главной проблемой вооружений после появления ядерного фактора становится не упразднение войны, «пока стремление к бою остаётся частью человеческой натуры», а навязывание воли победителя побеждённому «с минимально возможными разрушениями для обоих».

Иными словами Фуллер полностью игнорировал тот факт, что ядерный фактор способен перевести проблему войны в плоскость никем не нарушаемого глобального мира.

УТРОМ 3 октября 1952 года у островов Монте-Белло, расположенных неподалёку от северо-западных берегов Австралии, на борту списанного английского фрегата была взорвана первая английская атомная бомба. А через четыре года избыточность, бесполезность ядерного оружия для Англии была блестяще доказана ходом Суэцкого кризиса 1956 года.

26 июля этого года правительство Египта национализировало Суэцкий канал. Англия, привыкшая считать канал своей вечной собственностью, была в шоке и начала готовить агрессию. В ночь на 30 октября 1956 года на территорию Египта вторглись израильские войска, а 31 октября Англия и Франция начали бомбардировки Египта. 5 ноября они высадили десант в Порт-Саиде. Поражение правительства Гамаль Абдель Насера и его замена на проанглийский режим были почти предрешены.

Тогда уже начался закат «английского» солнца над миром, и Англии, кроме прочего, очень хотелось попробовать в деле свои ядерные мускулы для поддержания имперского имиджа.

Имелся в виду, прежде всего, политический аспект, то есть – скрытая, а затем и открытая угроза применить ЯО без его реального применения. Но война могла, всё же, затянуться. Удержалась бы Англия от соблазна ядерного удара в этом случае?

Сказать трудно!

В то время из всех союзников по «тройственной» агрессии ядерным оружием обладала только Англия. И Англия же всегда демонстрировала готовность к жестоким карательным мерам в отношении слабых. Достаточно вспомнить англо-бурскую войну, поведение англичан в Индии, Бирме, Афганистане и т.д.

Кроме того, самостоятельное, не согласованное с Соединёнными Штатами и безнаказанное, использование ЯО – впервые после Второй мировой войны – давало бы Англии огромное преимущество в её борьбе против антиколониальных сил. «Ядерное» подавление Египта создавало бы прецедент и для «английской» Африки, и для «английской» Азии… Так что ситуация потенциально была чревата большими опасностями для мира.

В целом международная поддержка была на стороне Египта: 2 ноября 1956 года чрезвычайная сессия Генеральной Ассамблеи ООН подавляющим большинством голосов потребовала от агрессоров прекращения боевых действий и вывода войск с египетской территории. Однако резолюции – не самое убедительное средство.

И тут 5 ноября 1956 года Никита Хрущёв обратился к премьер-министру Англии Энтони Идену с посланием, суть которого была вполне определённой. Советский Союз требовал немедленно прекратить войну против Египта и предупреждал:

«В каком положении оказалась бы сама Англия, если бы на неё напали более сильные государства, располагающие всеми видами современного истребительного оружия? А ведь такие страны могли бы в настоящее время и не посылать к берегам Англии военно-морского или военно-воздушного флотов, а использовать другие средства, например, ракетную технику... Война в Египте может перекинуться на другие страны и перерасти в третью мировую войну... Мы полны решимости применением силы сокрушить агрессоров и восстановить мир на Востоке».

Намёк был и вполне прозрачным, и вполне определённым, а резкая реакция СССР была в достаточной мере оправдана.

Во-первых, такая реакция определяла роль СССР как гаранта безопасности тех колониальных народов, которые стремились к независимости, – ведь тогда добрая половина мира была раскрашена на карте в «колониальные» цвета. Позиция СССР закладывала и фундамент особых отношений с «нефтяным» арабским Ближним Востоком.

Но было тут и ещё одно обстоятельство, непосредственно связанное с безопасностью самого Советского Союза. И как раз оно не только оправдывало готовность России к жёстким действиям, но и в большой мере программировало такие действия как единственно разумную политику России!

СОВЕТСКАЯ политология этой стороны дела никогда не касалась, а пояснения на сей счёт назрели давно, и назрели не с исторической, а с вполне актуальной и сегодня военно-политической точки зрения.

Дело в том, что английская ядерная политика с самого начала её возникновения всё более прямо угрожала СССР и была откровенно провокационной. При этом Англия вполне могла (и даже намеревалась) стать своего рода «маленьким застрельщиком» большой ядерной войны.

Так, ещё весной 1952 года, то есть, ещё до обретения Англией реального ядерного статуса, английские начальники трёх родов войск: флота, авиации и сухопутных сил, под руководством военного помощника Черчилля генерала Яна Джейкоба за две недели выработали – в строжайшем уединении на загородной вилле – «Глобальный стратегический план».

План, во-первых, ориентировал Англию на совместную с её союзниками войну против СССР.

Во-вторых, в такой войне Запад должен был применить ядерное оружие.

Причём – первым...

По оценкам советского исследователя английской политики В.Г. Трухановского этот план, так же как и Фултонская речь Черчилля, оказал сильное влияние на эволюцию американской ядерной доктрины. Трухановский пишет: «Он (план, — С.Б.) сделал Англию первой страной, которая почти целиком строила своё военное планирование на применении ядерного оружия». К моменту разработки плана у Англии даже не было ядерного оружия, а она уже собиралась применять его первой против СССР!

При всей имперской спеси Британия не могла не отдавать себе отчёт в том, что без США ядерная агрессия против России невозможна. В то же время Америка охотно впитывала английские стратегические идеи. Американский исследователь Хантингтон отмечал, что тогдашние изменения в американской военной политике следовали через два или три года после изменений в английской военной политике. И действительно: английский план 1952 года предвосхищал американский «новый взгляд» на ядерные проблемы, возникший в президентство Эйзенхауэра.

Вот что делало тогда Англию наиболее, пожалуй, опасной для России страной Запада. Она всё ещё пользовалась на Западе и в США авторитетом, как творец концепций, а концепции рождала не отвечающие реальности, то есть – авантюрные.

Английский военный министр Макмиллан (был он позже и премьер-министром) в своём дневнике, то есть, не для печати, 25 ноября 1954 года записал: «Совершенно невозможно оснастить наши вооружённые силы двумя типами оружия – обычным и ядерным. Это означает, что если русские применят только обычное вооружение..., мы будем вынуждены начать ядерную войну».

В то время возможности советской разведки в Англии были очень велики (достаточно вспомнить «кембриджскую пятёрку» во главе с Кимом Филби), и такие настроения английских высших военно-политических кругов для Москвы секретом не были. Выводы же напрашивались сами собой. А английская агрессия в Египте давала хороший повод охладить английский «ядерный» пыл.

В 1935 году английский министр иностранных дел (и будущий премьер) Иден впервые встретился со Сталиным. В ходе беседы Сталин подошёл к карте и после паузы сказал: «Странно, что так много зависит от одного небольшого острова»...

Прошла четверть века, и элите Англии очень не хотелось, чтобы Британская империя сократилась до размеров «небольшого острова», и её влияние упало. Утопающий хватается за соломинку, а в распоряжении Англии была целая атомная бомба, на которой строился «Глобальный стратегический план».

Однако все эти планы разбились о твёрдую советскую позицию по Египту в сказочно краткий срок – в 22 часа! Именно столько времени потребовалось кабинету Идена в Лондоне и правительству Молле в Париже, чтобы прекратить «тройственную» агрессию после того, как послы СССР в Англии и Франции вручили им ультимативное послание Хрущева.

«Гора» «Глобального стратегического плана» родила «мышь»...

СРАВНЕНИЕ с возникшим через шесть лет Карибским кризисом напрашивается само собой. Затяжной – в отличие от Суэцкого – Карибский кризис оказался действительно грозен. В прямом военно-политическом противостоянии тогда сошлись две сверхдержавы, нарастившие к тому времени мощные (даже в СССР) ядерные арсеналы. На фоне этого, более позднего, кризиса, Суэцкий кризис поблек и забылся. Но внешне «безобидным» и так мгновенно «свёрнутым» он оказался ещё и потому, что Англия в 1956 году получила тяжелейший политический удар не только от той державы, которую сама делала своим врагом, то есть, – от России, но и от ближайшего «союзника» – Соединённых Штатов.

Обстоятельства той давней коллизии явились поучительными для всех, но особо, конечно, для самой Британии.

Было это так...

Сразу же после получения советской ноты 5 ноября 1956 года английское правительство запросило помощи у США. И тут началась история где-то даже забавная.

Утром 6 ноября Вашингтон ответил, что будет придерживаться своих обязательств по Североатлантическому пакту. В переводе с дипломатического языка на обычный, это означало отказ, потому что Ближний Восток не был включён в сферу действия НАТО.

Иден попытался связаться с президентом Эйзенхауэром, но... это ему не удалось. Странный «сбой» трансатлантической связи был ещё одним намёком на истинную позицию США.

Иден не успокоился и обратился к президенту США с личным посланием, прося «немедленных заверений в том, что США нанесут ответный удар, если Англия и Франция подвергнутся нападению». Однако и это обращение осталось без ответа.

Последовало обращение англичан в американское посольство в Лондоне. На «расстоянии вытянутой руки» результат был тем же, что и на расстоянии через океан.

Посольство Англии в Вашингтоне связалось с госдепартаментом, английские военные представители в США – с Пентагоном, но от англичан отворачивались как от назойливого бедного родственника.

Имея в виду анализ современных ядерных проблем, и, посмотрев на Суэцкий кризис ретроспективно – через призму Карибского кризиса, мы увидим одну характерную для США их военно-политическую черту. Соединённым Штатам не было, нет, и не может быть никакого дела до судеб их союзников или других стран – Америка ко всему подобному абсолютно равнодушна. Америка может принять в других то или иное участие и сочувствовать только тогда, когда получит или дополнительные выгоды для себя, или сохранит уже имеющиеся выгоды. Никогда Америка не будет вступаться за другие страны, если это способно породить те или иные угрозы и опасности для США.

Вмешательство в Суэцкий кризис 1956 года на стороне Англии впутывало США в ситуацию, чреватую ядерным конфликтом с СССР, а выгод не давало. Какая разница – кому будут платить капитаны американских судов за проход по каналу? Египет как хозяин канала был для США в некоторых отношениях даже удобнее.

Иное дело – реальная ракетная угроза у берегов США. И даже не угроза, а советская ракетная база на Кубе, обеспечивающая немедленный ответный ядерный удар. Как только такая база стала реальностью, американская политика «двойного ядерного стандарта» тут же активизировалась до опаснейших пределов.

В Карибском кризисе 1962 года лицемерие США проявилось особенно ярко, но уже в Суэцком кризисе 1956 года политика полного равнодушия к другим и нервной заботы о себе была продемонстрирована Соединёнными Штатами вполне зримо. Пока в критическом положении оказываются другие – пусть даже «союзники», Америка сохраняет капитолийское спокойствие. Нервничать (и уж тут – совершенно неприличным, до истерики, образом) Америка начинает тогда, когда ощущает угрозу непосредственно ей…

Америка бывает возмущена даже в том случае, если «угроза» заключается всего лишь в возможности для оппонента нейтрализовать угрозу со стороны Америки себе. Момент, который оппонентам Америки забывать или недооценивать негоже.

Имея же в виду современную ситуацию, можно с уверенностью утверждать – в скобках – следующее… Если бы Россия, предупредив США и НАТО, что ядерная «триада» России приведена в боевую готовность, предприняла весной 2014 года военную операцию по защите населения Восточной Украины и Новороссии от националистического террора, то ни о какой ядерной войне Запада против РФ речи не было бы... Результатом решительных и правомерных действий России были бы не более чем те экономические санкции, которые всё равно были предприняты Западом в ответ даже на вялые и половинчатые шаги России по «расшивке» украинского кризиса.

В СВЯЗИ с Суэцким кризисом 1956 года интересно рассмотреть и французские воззрения того времени на проблему. Как раз в 1956 году Франция приняла политическое решение о создании собственного ядерного оружия. Взорвано же первое французское ядерное устройство было 13 февраля 1960 года. Однако свой взгляд на ядерную стратегию Франция, как и Англия, начала вырабатывать ещё до первого реального успеха в ядерных оружейных работах.

Например, в 1960 году в Париже вышла в свет книга французского военного теоретика генерала Пьера Галлуа «Стратегия в ядерный век». Мы к ней ещё вернёмся, чтобы остановиться на ней основательно, а сейчас – несколько цитат, касающихся воззрений Галлуа на «локальные» войны.

Уже после Суэцкого фиаско, которое потерпела вместе с Англией и Франция, французский генерал утверждал: «После 1953-54 годов из категории возможных войн были вычеркнуты и такие конфликты, как война в Корее».

Отсутствие ссылки также на Египет разоблачало Галлуа с головой и сразу же обнаруживало его необъективность. Выдавая желаемое им за возможное, он продолжал: «Теперь даже локальная война грозила принять такой размах, когда над ней был бы потерян всякий контроль, а это привело бы к катастрофе, от которой в равной мере могли бы пострадать обе стороны».

В реальном египетском кризисе 1956 года всё было с точностью «до наоборот». Контроль над войной потерян не был, а «пострадала» (и то – лишь политически) только одна сторона – англо-французская.

То есть – агрессор.

Про себя понимая это, Галлуа с затаённым сожалением меланхолически вздыхал: «Конечно, эта гипотеза оказалась бы реальной лишь в том случае, если бы Советы были убеждены в решимости Запада применить в случае необходимости весь свой ядерный арсенал».

Ох, как хотелось кое-кому столкнуть Россию и США, даже рискуя при этом погибнуть самому. Ведь когда Галуа писал свою «Стратегию», «арсенал Запада» был тождественен арсеналу США. Англия тогда имела единичные заряды, а Франция и вовсе не имела их ни одного!

«Ядерное» умопомрачение Европы было удивительным! Казалось бы, все мало-мальски сознательные и активные англичане и французы должны были энергично противодействовать «ядерным» планам правительств своих стран. Могли бы подключиться к протестам против таких планов народы вообще всех стран Западной Европы – возникала ведь новая угроза общеевропейской безопасности. Тем не менее, особых протестов не наблюдалось.

Точнее, международное-то движение сторонников мира и противников ядерной войны объединяло в мире сотни миллионов людей, в том числе – миллионы народных масс в Западной Европе. Но объединённого общеевропейского антиядерного фронта интеллектуалов не возникло, да и движение за мир сбавляло обороты…

Во Франции в первых ядерных работах участвовал даже такой «положительный» интеллектуал как Фредерик Жолио-Кюри. В 1945 году в письме генералу де Голлю он предлагал незамедлительно начать работы по получению атомной энергии и стал первым верховным комиссаром Франции по атомной энергии. Впрочем, Жолио-Кюри позднее стал коммунистом и от атомных работ был отстранён.

Но зачем Франции было обзаводиться ядерным оружием? Зачем было производить миллиардные расходы для того, чтобы тоже – как и Англия – гарантированно снизить свою безопасность?

Это было в практике европейской жизни что-то новое. Конечно, и раньше даже огромные военные расходы далеко не всегда обеспечивали военно-политические дивиденды. Но тут-то затея была проигрышной и для Англии, и для Франции изначально. Выигрывали лишь усилившиеся после Второй мировой войны военно-промышленные комплексы Англии и Франции.

Только лоббированием этих комплексов, а также деятельностью агентов влияния Америки в элитарных кругах двух европейских стран и можно объяснять тот несуразный факт, что древние Британия и Галлия рвались в «ядерный клуб». И как рвались! Тот же генерал Галлуа писал:

«Хотя потенциал сдерживания у такой страны, как Великобритания, и остаётся только «запалом», вызывающим ужасный обмен ядерными ударами между главными противниками, и несмотря на то, что он представлен всего лишь несколькими ядерными зарядами, он вполне может внушать противнику (имелась в виду, конечно, Россия, — С.Б.) опасение. Являясь оружием слабых, небольшой ядерный арсенал, будучи использован, способен привести к «большой потасовке» между великими державами. А поскольку каждая из великих держав больше всего боится быть втянутой в подобную авантюру, она сочтёт для себя неразумным вызывать такую реакцию со стороны слабого.

Эта теория получила распространение и во Франции, где она служит оправданием для проведения политики национальной безопасности, основанной на создании пока скромного ядерного арсенала».

Проще взгляды Галлуа можно изложить так…

Пусть у Франции, Англии есть всего пара-тройка зарядов. Их-то Россия не боится. Ударить ими по России – значит рисковать тем, что её ответный удар прихлопнет Англию и Францию, этих давних друзей-соперников, как мух – обеих вместе или по отдельности. Но тогда обеспокоятся Штаты – а может их очередь следующая? И они нанесут ядерный удар по России, которого Россия, конечно, боится. Поэтому Англии и Франции можно вести себя с Россией нагло – ведь она, опасаясь ядерной войны с США, не осмелится на резкие действия по отношению к Франции или Англии, даже если те начнут с Россией или с её союзниками воевать.

Такая позиция была, конечно, возмутительной и не имела никаких оправданий. В городских молодёжных бандах бывают малыши-провокаторы. Они без боязни задевают старших членов конкурирующей группировки, зная, что если их поведение вызовет «большую потасовку», то им-то не достанется – бой будут вести другие.

Однако можно ли было позволять себе подобный стиль в политике двум, как-никак, тоже великим державам с, как-никак, тысячелетней государственной традицией?

И ведь понимали в Англии и Франции, что всё это – авантюра! Понимали, что их страны могут просто исчезнуть с лица Земли. Приводили в популярных брошюрах радиоактивные пятна от американских испытательных взрывов, наложенные зловещей тенью на карту Великобритании. Но сознательно делали авантюру основой своей внешней политики...

ФРАНЦИЯ имела уникальный шанс стать четвёртой ядерной державой, однако первой, пошедшей по пути исключительно мирного, а не военного использования ядерной энергии.

За два года до принятия решения о разработке французского ядерного оружия, газета «Ля Круа» писала: «Нам никоим образом не следует растрачивать труд наших учёных, наши финансы и плоды нашей научно-исследовательской деятельности на производство атомных бомб».

Так думали во Франции многие влиятельные люди, но наиболее влиятельные думали иначе. Собственно, быть здесь последовательным было не так уж и просто. Фредерик Жолио-Кюри – нобелевский лауреат, был и лауреатом Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами», а с 1951 года – председателем Всемирного Совета мира. Однако он же был одним из первых учёных, приближавших появление в мире ядерного оружия не просто своей научной деятельностью как таковой, но и прямо. Перед войной Франция, пожалуй, опережала в этом деле всех, и как раз благодаря работе группы Жолио-Кюри. Серьёзную поддержку, и именно в видах создания оружия, группа получила у министра вооружений Дотри, которому Жолио-Кюри сделал соответствующий доклад.

Тогда, впрочем, всё определялось наличием в Европе Третьего рейха. Однако уже после победы над ним Жолио-Кюри послал письмо де Голлю, где указал на важность возобновления ядерных исследований.

В июле 1946 года под руководством Жолио-Кюри началось строительство первого французского тяжеловодного ядерного реактора. Не понимать, что это объективно создаёт научно-инженерные предпосылки к превращению Франции в военную ядерную державу, учёный не мог. И хотя лично он всё более противился военному уклону работ, а в 1950 году был выведен из состава Комиссариата по атомной энергии, он вошёл в историю не только физики, но и французского ядерного оружия.

Если бы победила мирная линия во французской ядерной политике, то Франция, чьи позиции в ядерной энергетике и без того впечатляют, могла бы достичь ещё больших успехов, не нагружая экономику убыточными ядерными оружейными расходами, а лишь зарабатывая на промышленном использовании ядерной энергии.

Однако, как и в Англии, во Франции победили пустые амбиции, безрассудство, корысть военно-промышленных монополий и политический авантюризм. Франция стала четвёртой державой, обладающей ядерным оружием…

ПЕРВЫЙ испытательный взрыв Франция произвела в 1960 году, а в 1964 году ЯО получила французская армия. Идейная же «ядерная» база создавалась намного раньше. И один из примеров подобной квази-«концептуальной» деятельности – книга генерала Пьера Галлуа «Стратегия в ядерный век», ранее уже упоминавшаяся. Французский генерал рассматривал проблему в общей постановке, хотя было ясно, что при этом вся «стратегия» «примерялась» на Францию. Возможно, именно потому непоследовательность, противоречивость, двойственность ядерной проблемы в её трактовке на Западе в первые десятилетия после её возникновения, проявлялись у Галлуа очень чётко.

Правда, такими же противоречивыми были позиции политиков и военных на Западе почти повсеместно. Все, вроде бы, понимали, что воевать ядерным оружием нельзя. Но вывода о том, что теперь нельзя воевать вообще, не следовало. Вместо этого логичного вывода начинались идейные поиски того, как сделать так, чтобы воевать «оружием Апокалипсиса» было можно.

Когда речь заходила о сдерживающих качествах ЯО, у многих западных авторов можно было найти удивительно точные оценки. И у них же было в избытке примеров не менее удивительной слепоты. Такая оценка применима и к Галлуа. Одновременно, он интересен для анализа именно французского раннего взгляда на проблему.

В Соединённых Штатах вначале господствовала эйфория… Считалось, что США могут вести ядерную войну, США должны вести ядерную войну, и США, очень даже может быть, проведут ядерную войну. Естественно – победоносную для Соединённых Штатов!

Появление ядерного оружия у СССР кое-кого отрезвило, но – лишь кое-кого и не окончательно.

В СССР с одной стороны проявляли сдержанность. Она была обусловлена и мирным характером СССР (для любого компетентного исследователя в такой констатации нет ни малейшего «идеологического» оттенка, это – очевидный исторический, политический и системный факт), и скромным тогда нашим ядерным арсеналом.

СССР провозглашал идею отказа от ЯО и его полного запрета. Подобный взгляд был внешне антиподом американского, но при его оценке сегодня становится понятно, что в одном отношении советский взгляд был сродни американскому: и тот, и тот отличали поверхностность подхода и неумение осознать суть ядерного фактора как явления, стабилизирующего мир. Как и в США, в пост-сталинском СССР не было верного понимания новых вопросов войны и мира.

Так, Председатель Совета Министров СССР Г.М. Маленков в речи 26 апреля 1954 года хотя и говорил, что ядерная война будет означать конец цивилизации, тут же указывал:

«…если агрессивные круги, уповая на атомное оружие, решились бы на безумие и захотели испытать силу и мощь Советского Союза, то можно не сомневаться, что агрессор будет подавлен тем же оружием, а подобная авантюра неизбежно приведёт к развалу капиталистической общественной системы».

Если бы дело обстояло так, то в определённом смысле Советский Союз должен был бы жаждать ядерной агрессии Запада, в которой тот «неизбежно» погиб бы, а социализм восторжествовал бы «в мировом масштабе». Ещё более логичным был бы превентивный удар по Западу, позволяющий сделать «неизбежную» победу СССР ещё более убедительной.

А ведь советский премьер был прав лишь в том, что ядерная война будет означать конец цивилизации. И если бы агрессивные круги Запада, уповая на атомное оружие, решились бы на безумие и нанесли удар по Советскому Союзу, то можно было не сомневаться, что не только агрессор был бы подавлен тем же оружием, но и жертва агрессии оказалась бы в ситуации развала и краха социалистической общественной системы. Конец цивилизации оказывался неизбежно взаимным.

Иными словами, ни под американскими флагами ядерной войны, ни под советским флагом безъядерного пацифизма к верной позиции по отношению к ЯО мир прийти не мог.

А ВОТ Пьер Галлуа на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов ХХ века высказывал, наряду со спорными, и очень дальновидные мысли. Его книга «Стратегия в ядерный век», изданная в 1960 году в Париже, была переведена на английский и издана в 1961 году в Бостоне под названием «Баланс ужаса. Стратегия для ядерного века». И вот что писал в начале 1960-х годов – ещё до Карибского кризиса – французский генерал Галлуа:

«Вопрос о ядерном оружии сейчас преподносится таким образом, будто человечеству нужно во что бы то ни стало и как можно скорее вернуться к эпохе тринитротолуола. Но была ли та эпоха столь замечательной, чтобы тосковать по ней?

В Европе первым событием этой эпохи была битва при Креси в 1346 году (имеется в виду первое использование пороха в Европе, — С.Б.). Монополия пороха закончилась в Хиросиме в 1945 году... Шесть веков, разделяющих эти события, полны почти не прекращающихся войн... Перечень разрушений, произведённых за эти 459 лет непрерывных вооружённых столкновений, слишком мрачен, чтобы стоило воссоздавать условия этой эпохи (т.е. – отказываться от ЯО, — С.Б.). Трудно представить себе, какую пользу принесло бы человечеству возвращение к эпохе, ознаменовавшейся уничтожением стольких человеческих жизней и материальных ценностей».

Это была не просто точная мысль, это была мысль, не освоенная многими даже через тридцать лет после её высказывания – к середине 1980-х годов! И даже – к началу XXI века.

Так, американский физик-оружейник Фримен Дайсон в интересной, однако непоследовательной книге «Оружие и надежда», написанной в 1980-е годы, предлагал ликвидировать ЯО, заменив его высокоточным оружием. Идея Фримена жива, и имеет многих сторонников, по сей день. Однако пора бы и понять, что в таком случае мы просто возвращаемся из ядерной эпохи стабильности в ДО-ЯДЕРНУЮ эпоху воинственного безрассудства, а не переходим в ПОСТ-ЯДЕРНУЮ эпоху. Ибо на деле пост-ядерная эпоха может быть лишь тождественна до-ядерной, то есть, прошлой, потенциально нестабильной эпохе. (Собственно, автор этой книги писал об этом ещё в мае 1992 года в журнале «Международная жизнь»).

Генерал Галлуа явился перманентно актуальным и в таком вот своём утверждении:

«Ядерное оружие заставляет нас совершенно по-новому подходить к проблеме войны. И это новое состоит примерно в следующем.

1. Отныне риск, связанный с применением вооружённой силы для достижения преследуемой цели, несравненно превышает получаемую при этом выгоду (которой, вообще-то, не может быть в любом случае, — С.Б.)... В силу этого двум странам, обладающим ядерным оружием хотя бы даже в неравной степени, поневоле приходится сохранять статус-кво...

<…>

3. Стратегия сдерживания применима не только к крупным конфликтам, затрагивающим жизненно важные интересы. Она сохраняет свою силу и в отношении второстепенных конфликтов...

4. Развитие военной техники привело к созданию баллистической ракеты с ядерным боевым зарядом... Если нападающий не хочет испытать на себе разрушительное действие неприятельских баллистических ракет, то ему надо уничтожить их прежде всего, и притом ещё до того, как они будут запущены жертвой агрессии на его территорию... Нападающему понадобится, выражаясь, языком артиллеристов, эффективная «контрбатарейная борьба», то есть уничтожение баллистических ракет противника непосредственно на стартовых площадках. Но ведь обороняющийся способен принять такие меры, что уничтожение их станет невозможным. Потенциальный агрессор не сможет уничтожить все ракеты и застраховать себя от ответного удара, например, тогда, когда они будут укрыты под землёй... Поэтому... появление баллистических ракет с ядерным боевым зарядом не только не облегчает задачу агрессора, а, напротив, позволяет сделать её почти невыполнимой, если только будут приняты известные меры предосторожности».

С учётом времени высказывания идеи – 1960 год, надо признать, что книга Галлуа стала одной из первых попыток разработки теории сдерживающего ответного удара. Для 1954 года это было фактом выдающимся!

Галуа, правда, говоря о потенциальном агрессоре, явно имел в виду СССР, а под жертвой агрессии подразумевал страны Запада, и поэтому заявлял:

«…прежде чем решить выступать за уничтожение ядерного оружия, правительствам западных государств стоит хорошенько поразмыслить над этой проблемой. Возможно, окажется более целесообразным готовиться к ядерной войне, которая в действительности не сможет возникнуть (жирный курсив мой, – С.Б.)».

В последней цитате избыточно и оскорбительно для русских людей только одно слово – «западных». Совершенно безосновательно под «потенциальным агрессором» Галлуа понимал Россию и предлагал подумать лишь Западу об использовании ядерно-ракетного фактора для сдерживания мифических агрессивных замыслов Советского Союза. В действительности же над идеей Галлуа не мешало поразмыслить правительствам всех государств, но СССР – в первую очередь, потому что только Запад планировал всё более массированные первые удары по территории России.

Впрочем, в практическом плане СССР проводил именно такую линию: национальный ракетно-ядерный потенциал наращивался в СССР не для планируемого первого ядерного удара по США и Западу, а в целях обеспечения гарантированного ответного удара.

Внимательный читатель заметил, очевидно, что в тезисах Галлуа за номером 1 сразу следует номер 3, а второй тезис отсутствует, но это – не недосмотр. Просто вначале были приведены тезисы концептуально верные, по сей день животрепещущие. Второй же тезис – несостоятельный, явно выдавал своё французское происхождение и выглядел так:

«2. Возникает возможность установить известное равенство между странами, а в дальнейшем достигнуть такого положения, когда исчезнет необходимость деления государств на слабые и сильные с точки зрения их обороноспособности и безопасности».

В обоснование своей мысли Галлуа приводил... Данию! Мол, во Второй мировой войне Гитлер занял её мимоходом, но «будь у датского правительства подводная лодка-ракетоносец, – писал Галуа, – оно сумело бы противостоять агрессии, полагаясь на огромную разрушительную силу нового оружия...».

Вряд ли Галлуа думал так всерьёз применительно к Дании. Надо полагать, под Данией имелась в виду, всё же, Франция, которой, по мнению французского генерала, угрожали теперь вместо Гитлера «Советы».

Галлуа рассуждал на удивление примитивно:

«Допустим, где-то в Северном море находится вооружённая ракетами с ядерными зарядами датская подводная лодка, предназначенная для того, чтобы угрозой ответного ядерного удара отбить охоту к агрессии против Дании. В этом случае даже одна такая подводная лодка могла бы создать известное равновесие сил по отношению к сильному агрессору».

Отсюда был прямой путь к той политике, которая и стала французской политикой в реальности: ядерные силы, ядерные ракеты и ядерные лодки. И всё это – то ли для «сдерживания» «агрессора», в роли которого Галлуа и его коллегам виделась Россия, то ли – для участия в общей агрессии Запада против России. Ведь Франция, хотя и допускала публичные заявления о своей готовности атаковать Россию не так часто, как, скажем, Англия, полностью от подобной готовности свободна не была.

Поэтому «открытия» Галлуа в сфере идей сдерживания были в чём-то сродни открытию его соотечественника Беккереля, с которого и начался «атомный» этап в развитии человечества. Беккерель изучал люминесценцию, а открыл радиоактивность. Вот и Галлуа провокационно размышлял над тем, как «сдержать» Россию, а на деле закладывал концептуальную базу для обеспечения реально стабильного мира, где, если уж быть точным, требовалось и требуется ядерное сдерживание агрессивности не России, а Запада.

ФРАНЦИЯ была склонна к проведению, говоря словами Галуа, «политики национальной безопасности, основанной на создании пока скромного ядерного арсенала». Генерал де Голль в таком арсенале видел гаранта безопасности Франции и формулировал свою позицию так:

«Нужно, чтобы мы сумели обеспечить себя... силой, способной действовать в наших интересах, тем, что называется ˝ударной силой˝, могущей развернуться в любой момент и где угодно (жирный курсив мой, – С.Б.). Само собой разумеется, что в основе этой силы будет находиться ядерное оружие».

Формулировка де Голля стала во Франции классической. Видный голлист, известный учёный-этнограф Жак Сустель с трибуны Сената позднее заявлял, что «одной из задач французского правительства является создание автономной (национальной) ударной силы».

Франция в то время ещё была огромной колониальной империей – так же клонящейся к закату, как и Британия, но более склонной к открыто силовой политике... Всё ещё были сильны французские амбиции в Индокитае, на Ближнем Востоке, в Алжире… Для Франции это были весьма болевые точки, особенно – Алжир. Но по отношению к Советскому Союзу политика Франции была тоже не очень-то лояльной. В 1954 году Франция подписала Парижские соглашения, открывшие путь Германии к вооружению и вступлению в НАТО. В связи с этим СССР в 1955 году денонсировал советско-французский договор 1944 года.

В свете реальной мировой ситуации слова де Голля «в любой момент и где угодно...» звучали вызывающе и зловеще.

Вызывающе – по отношению к внешнему миру, в том числе – и по отношению к России…

А зловеще – прежде всего, по отношению к самой Франции, но и по отношению к внешнему миру – тоже.

Ядерное оружие – не спички, а ведь играть даже со спичками – занятие опасное как для играющего, так и для окружающих. Что уж говорить об опасных «ядерных» «играх»? В книге Галлуа была глава с неплохим по образности названием «Порох, который не горит». Пожалуй, было бы более точным назвать её: «Порох, который не стоит поджигать».

Англичане говорят, что человеку, живущему в стеклянном доме, не пристало швыряться камнями. Франция же и Англия выбирали политику, против которой эта пословица предостерегала. Причём английский и французский ядерные «камни» в системе глобальной стабильности оказывались лишними. Они не укрепляли фундамент стабильности, зато давали Советскому Союзу основания опасаться, что Англия и (или) Франция могут начать швыряться ядерными «камнями» в те страны, которые СССР брал под своё покровительство… Не исключался англо-французский ядерный удар и по СССР – при подключении Англии и Франции к ядерному удару Америки по СССР под флагом, например, НАТО…

Американское ЯО – кто бы и что бы ни говорил, в 1945 году сохранило жизней, пожалуй, побольше, чем забрало. Но затем оно оказалось источником смертельной угрозы для народов Советской России, хотя угроза и осталась лишь потенциальной. При этом ЯО США, имея преимущественно агрессивную направленность, вносило, как-никак, и свою, пусть и не решающую, долю в обеспечение глобальной стабильности.

Советское ЯО, а сейчас ЯО России, было и остаётся, по сей день, в истории цивилизации исключительно конструктивным, стабилизирующим фактором, решающе обеспечивая глобальную стабильность.

Английское же и французское ЯО не сыграло за всё время своего существования никакой значительной роли – ни положительной, ни отрицательной. Впрочем, скорее надо говорить об отрицательной роли, поскольку ЯО Англии и Франции представляло собой ранее и представляет собой угрозу сейчас лишь для России, дополняя своим потенциалом потенциал гипотетического первого удара Америки по средствам ответного удара РФ.

Ну и, конечно, то, что народы Англии и Франции растратили, фактически – впустую, сотни миллиардов, которые могли быть израсходованы на созидательные цели – это факт глубоко отрицательный. Отрицательный, прежде всего, для самих этих народов.

ЯО Англии и Франции, имея ранее антисоветскую, а сейчас – антироссийскую, направленность, дополнительно осложняло и осложняет международную ситуацию, что, как уже сказано, оказывается фактором не самым положительным. Однако, англо-французский ядерный фактор – не решающий, поскольку присутствие или отсутствие в мире ЯО Англии и Франции не решает почти ничего. Не может решать по самой своей системной сути, во всяком случае – до тех пор, пока национальный ракетно-ядерный арсенал России будет количественно велик и качественно совершенен.

После Суэцкого кризиса умные люди во Франции констатировали, что провал английской политики там был самоочевиден, поскольку английское ЯО не помешало Хрущёву сделать своё знаменитое предупреждение. Из этого делался логичный вывод: Франции не стоит обзаводиться дорогостоящим ядерным вооружением, бесполезность которого была только что доказана столь очевидным образом.

ПЬЕР Галлуа, сообщая об этом мнении, пытался его дезавуировать, обвиняя мыслящих подобным образом своих соотечественников в некомпетентности и поверхностности. Однако, напротив, как раз он сам, пытаясь доказать недоказуемое, не обнаруживал глубины анализа, когда утверждал:

«Было совершенно ясно, что в такой операции, как Суэцкая, ... командование англичан не могло угрожать ядерными бомбами ни Москве, ни Каиру. Цель операции была слишком незначительной для того, чтобы Лондон мог, хотя бы мимоходом, подумать об использовании своего «ядерного пугала»...».

Лондон действительно не надеялся на своё «пугало» и пытался прибегнуть к американскому «пугалу». И – отнюдь не «мимоходом», хотя и в аварийном порядке. Выражение же Галлуа – «незначительная операция» выглядело так же, как «виноград-то зелен» в устах лафонтеновско-крыловской лисицы.

Так было в начале второй половины ХХ века, и в течение последующих десятилетий здесь принципиально ничего не изменилось. Если ядерные вооружения США и России пусть и по-разному, но стабилизируют мир, то ядерные вооружения Англии и Франции его не стабилизируют никак. Пьер Галлуа считал, что «создание только французской «ударной силы» не исчерпывает существа вопроса, ибо эта сила, будучи национальной, позволит защищать только одну «бойницу»...». Однако по французской, как и по английской «бойницам» Россия никогда не стреляла, стрелять не собиралась и не собирается – в инициативном порядке.

По французской и английской «бойницам» никто в СССР (РФ) даже и не целился бы, если бы… Если бы из этих «бойниц» десятилетиями не торчали «атомные пугала», имеющие целью дополнительно пугать русских, то есть – тех, кто ничего плохого Франции и Англии не желал и не желает. Показательно, что рассуждая о будущем предназначении французского ядерного оружия, которое вот-вот должно было появиться, Галлуа признавался: «трудно представить себе, чтобы Париж мог угрожать Москве ядерными ударами и извлекать из этой угрозы какую-то выгоду для себя». И вот тут он был прав как в реальном масштабе времени, так и на вечные времена.

Пусть и в малой мере, но ЯО Англии и Франции всегда только снижало акции стабильного мира и снижает их сейчас. И уже этим оно опасно и избыточно – прежде всего, для народов, им обладающих.

Многое подёргивается дымкой десятилетий, старые идеи новыми поколениями забываются, и поэтому автор этой книги был несколько даже ошеломлён, узнав о давней инициативе лидера лейбористской партии конца 1950-х годов Хью Гэйтскелла. Летом 1959 года он обратился к правительству Англии с предложением уничтожить английские запасы ядерного оружия и проявить инициативу в объединении всех наций доброй воли в «клуб безатомных держав» который уступил бы монополию на новое оружие лишь двум величайшим в мире державам.

Ни больше, и не меньше!

Такое решение было бы – особенно тогда – оптимальным и не умаляло бы суверенных прав безъядерных государств. С определёнными коррективами оно остаётся разумным и для XXI-го века. Подлинно стабилизирующими качествами обладает в глобальном масштабе лишь ЯО России, и оно неотъемлемо от ЯО США, как не может быть уже изменён и ядерный статус Китая. Для Индии и Пакистана их ЯО оказывается взаимно сдерживающим на региональном уровне, а ЯО КНДР страхует Северную Корею от прямой агрессии США. И, пока что, объективно обусловленных ядерных держав, кроме выше указанных, в мире не усматривается.

Вернёмся, впрочем, в конец 1950-х годов – к идее Хью Гэйтскелла… Особую значимость этому предложению придавало (и придаёт, по сей день!) то, что его высказал не русский лидер, а английский. Да, он говорил так накануне очередных парламентских выборов, но это как раз делало предложение Гэйтскелла ещё более убедительным и искренним, поскольку непопулярных в народе идей западные политики в предвидении выборов не высказывают!

Английский истэблишмент выбрал, однако иное. С 18 по 21 декабря 1962 года (вскоре после окончания Карибского кризиса) английский премьер Макмиллан встречался с президентом Кеннеди. Совещание делегаций двух держав прошло на тогда английских Багамских островах, в административном центре колонии Нассау, на острове Нью-Провиденс (в каких-то, к слову, сотнях километров от Кубы).

«Providence» по-английски значит «предусмотрительность, провидение». Однако как раз предусмотрительности Макмиллан и не проявил. И вела его явно не рука Провидения. Скорее его подталкивал под руку чёрт, когда он ставил свою подпись под соглашением, которое предусматривало создание британского флота атомных подводных лодок и поставку Великобритании американских баллистических ракет подводных лодок «Поларис» без ядерных боеголовок (ядерное боевое оснащение производила сама Англия).

Под командование НАТО (фактически – Америки) переходила бомбардировочная авиация Великобритании, США и некоторых других стран блока. Образовывались «многосторонние ядерные силы» НАТО.

Конечно, всё это было со стороны Англии и других европейских членов НАТО авантюрой.

Однако – было.

И вопрос – прошло ли?

(продолжение следует)

Сергей Брезкун (Кремлёв), специально для «Посольского приказа»