Отложенный Апокалипсис: хроники мирового ядерного противостояния (продолжение)
Наш постоянный автор Сергей Тарасович Брезкун (Сергей Кремлёв) в 2016 году выпустил в свет книгу «Меч или Весы? Ядерный фактор в проблеме войны и мира». Наше издание с согласия автора публикует главу «Упущенная возможность разоружиться» из части IV этой книги «Мир на планете и войны на картах».
Упущенная возможность разоружиться
НА ФОНЕ очевидного ядерного превосходства Америки в 1950-е годы пышно расцветали и спесь, и лицемерие, но порой – и саморазоблачения. Например, начальник штаба ВМС США адмирал А. Бэрк в 1957 году в журнале «This Week Magazine» высказал свой взгляд на возможную войну так:
«Я рассуждаю просто: Россия не может уничтожить Соединённые Штаты; Соединённые Штаты могут уничтожить Россию, независимо от того, что предпримет Россия при первоначальной атаке».
Термин «первоначальная атака» – как характеристика намерений России, был своего рода «дымовой завесой». Зато коллега Бэрка – адмирал Форрест Шерман, примерно в то же время без всяких околичностей заявлял:
«Нашей вероятной задачей является не противодействие вторжению, а поддержка военных операций за морями».
Впрочем, даже это агрессивное заявление было полуправдой. Концепция первой атомной подводной лодки «Наутилус» начала складываться в США уже в 1948 (!) году, когда Комиссия по атомной энергии США поручила Аргоннской национальной лаборатории произвести предварительные расчёты по созданию экспериментальной атомной энергетической установки для подводной лодки. В СССР в это время не было даже простейшей атомной бомбы!
В 1952 году «Наутилиус» был заложен, а в 1955 году спущен на воду. Это была опытная, причём – торпедная лодка. Но в 1958 году появляются три первые лодки класса SSN (B): 598; 599; 600 – первые носители баллистических ракет «Поларис», первые атомные подводные средства первого ядерного удара.
При этом Америка сама вводила себя в атомную шизофрению и паранойю одновременно. В сборнике статей 1959 года «Атомная энергия в авиации и ракетной технике», изданном под редакцией инженер-подполковника П.Т. Асташенкова, приводились тревожные данные… Стратегические бомбардировщики США с ядерным оружием на борту в 1958 году неоднократно вылетали через Арктику в направлении границ СССР по ложным сигналам радаров сети раннего предупреждения. Причины: сбои аппаратуры, метеоритные дожди, и т.д.
Далее следовало рассуждение небезынтересное и – для обычно пресных советских публикаций – довольно острое. А, главное – верное:
«Американские генералы ссылаются на то, что до сих пор самолёты США возвращались на свои базы с полпути, как только выяснялось, что тревога является ложной. Но что будет, если эти генералы, у которых... нервы нередко сдают, не сумеют вовремя распознать, что летящий метеор, это не управляемый снаряд, и американские самолёты продолжат свой полёт и приблизятся к границам Советского Союза? Разве не ясно, что... интересы безопасности... потребуют от СССР принятия немедленных мер...?
А что произошло бы, если бы ВВС СССР стали действовать так же, как действует сейчас американская авиация? Ведь метеоры и электронные помехи дают отражения и на экранах советских радаров. И если бы в таких случаях советские самолеты... устремлялись в направлении США, ... то воздушные флотилии обеих сторон, заметив друг друга где-нибудь над просторами Арктики, сделали бы естественный... вывод, что имеет место действительное нападение противника, и человечество оказалось бы втянутым в водоворот атомной войны».
Выше описана отнюдь не надуманная ситуация. В те же годы – в 1957 году, американский профессор Макками без сомнений в разумности происходящего заявлял:
«Нравится нам это или нет, но применение силы и готовность применить силу лежат в основе внешней политики, и поэтому вырабатывают и осуществляют внешнюю политику США в значительной степени военные».
Всё это было, конечно, не совсем так, особенно если учесть, что профессор Макками сделал корректную оговорку – «…в значительной степени». В конечном счёте, всё решала «штатская» элита. Например, начальник Объединённого комитета начальников штабов вооружённых сил США адмирал Редфорд считается автором «плана Редфорда», исходящего из приоритета ядерного оружия и необходимости обеспечения Соединённым Штатам возможности ядерного нападения на СССР непосредственно с территории США за счёт использования стратегической авиации. Но план Редфорда вытекал из доктрины «массированного возмездия» штатского американца – Джона Фостера Даллеса. Советская пропаганда нередко определяла его как фигуру зловещую, что, в общем-то, верно. Однако вот признание Эйзенхауэра, сделанное в мемуарах, то есть тогда, когда политическая карьера то ли – генерала Эйзенхауэра, то ли – ректора Колумбийского университета Эйзенхауэра, уже закончилась...
Эйзенхауэр писал:
«Читая эти меморандумы (меморандумы Даллеса 1952 года, — С.Б.) я был поражён, насколько совпадали с моими собственными взглядами взгляды Даллеса по поводу... той роли, которая отводилась им политике, ставшей позднее определяться, как «массированное возмездие».
Сопоставляя факты, можно задать два вопроса: 1) Так ли уж, выходит, различались госсекретарь Даллес и его президент? И 2) Как надо понимать термин «возмездие» в рамках доктрин и планов, которые основываются на идее собственного первого удара? В России о подобном поведении говорят: «Хочет и честь соблюсти, и капитал приобрести»...
Дж. Ф. Даллесу принадлежит и выражение «балансирование на грани войны». Удивляться такому словарю не приходится, если учесть, что Даллес даже хвастал, что за время первого президентства Эйзенхауэра он «три раза поставил мир на край атомной пропасти».
В устах руководителя внешнеполитического ведомства первой державы мира такой тон при таком содержании речей уже был преступлением перед человечеством. Непосредственно Америке никто не угрожал, и угрожать не мог. Территория США была тогда фактически неуязвима. Так что безответственность Даллеса грозила его стране значительно меньше, чем народам России и Европы. Или, может, найдётся кто-то, кто рискнет утверждать обратное?
К сожалению, ни одного из братьев Даллесов – ни Джона Форстера, ни Аллена – директора ЦРУ, в число тех, кто совершал преступления против человечества, ни тогда, ни позднее не занесли.
22 ИЮЛЯ 1957 года Джон Форстер Даллес выступил по американскому радио и телевидению, чтобы сказать:
– Нет никакой практической возможности обеспечить уничтожение ядерного оружия. Мы должны строить свои планы, исходя из предположения, что страны, которые сейчас располагают ядерным оружием, используют его в войне…
Вспомнив, какие страны тогда были ядерными, можно было речь Даллеса изложить и яснее: «Не знаем как там СССР, а США и Англия от идей атомной войны против СССР не откажутся, о чём публично и заявляют».
Выступление Даллеса было явно связано с крахом идей меморандума Стассена. Гарольд Стассен – видный республиканец, много сделавший для избрания Эйзенхауэра президентом, с некоего момента занял при нём пост специального помощника президента по вопросам разоружения, учреждённый в истории США впервые. Стассен был приравнен по рангу к членам кабинета, что не уберегло его от весьма незадачливой судьбы. Сам Стассен в том виноват не был, а вот его история заслуживает того, чтобы о ней напомнить, что и будет сделано в своём месте.
В первое десятилетие атомной эры о проблеме атомного оружия на официальном межгосударственном уровне говорилось много. Излагать историю целой серии пустопорожних, говоря честно, планов и чисто политических переговоров здесь нет ни нужды, ни желания. Скажу лишь, что Советский Союз выглядел в этот период в целом намного убедительнее, чем Запад – одни речи советского представителя А.Я. Вышинского в стенах ООН чего стоят! Запад же упорствовал в главном – в намерении сохранить и упрочить своё атомное превосходство.
Однако «атомные» успехи СССР и, особенно, успех в разработке водородной бомбы вынуждали Запад к большему или меньшему признанию реальностей. Ещё в 1952 году была образована совещательная Комиссия ООН по разоружению, и с 1954 года действовал её Подкомитет (СССР, Англия, Канада, США, Франция).
Первая сессия Подкомитета проходила в Лондоне с 13 мая по 22 июня 1954 года. На первых порах её заседания напоминали советский антиимпериалистический памфлет – западные делегации действовали воистину в духе антизападных штампов Агитпропа ЦК КПСС, которые, впрочем, с учётом цитируемого ниже, были не такими уж и штампами.
Ну, в самом-то деле! Представитель США Паттерсон, обсуждая кардинальный вопрос политического бытия человечества, говорил буквально следующее: «Давайте будем разговаривать о том, следует ли этим полицейским (из проектируемых сил международного контроля, — С.Б.) быть высокого или маленького роста; надо ли вооружить их; какого рода оружие им раздать; в какую форму будут одеты эти полицейские»...
Звучит пародийно, выглядит невероятно, но выше цитирован «Стенографический отчёт 3-го заседания Подкомитета» (документ DC/SC.I/PV.3, p. 77).
Всё же пришлось переходить к вещам более значительным. 11 июня 1954 года Англия и Франция совместно представили на рассмотрение неофициального заседания Подкомитета меморандум. Собственно, это было реакцией на внесение советской делегацией 11-го же июня «Основных положений проекта международной конвенции о запрещении атомного, водородного и другого оружия массового уничтожения, существенном сокращении вооружений и вооружённых сил и установлении международного контроля за соблюдением этой конвенции».
Англо-французский меморандум содержал проект договора о разоружении при запрещении использования ядерного оружия «за исключением применения его в целях обороны против агрессии». Последняя формулировка внешне выглядела неплохо, но в конкретной военно-политической ситуации – весьма смутно.
ВСЁ МЫСЛИЛОСЬ Западом так... Вначале создаётся международный контрольный орган, и его представители выезжают в договаривающиеся страны до введения в действие договора. И лишь после заявления этого органа о его готовности эффективно обеспечить выполнение своих функций начинается выполнение условий договора, а именно:
– вооружённые силы «замораживаются» на уровне, существовавшем на 31 декабря 1953 года;
– военные расходы (в том числе на ЯО) ограничиваются суммами, израсходованными в течение 1953 года;
– после заявления контрольного органа о готовности осуществлять контроль, вооружённые силы и обычные вооружения сокращаются на 50% согласованных норм сокращений;
– по сокращении войск и вооружений прекращается производство оружия массового поражения, включая ядерное;
– затем вооружённые силы и обычные вооружения сокращаются на оставшиеся 50% согласованных норм сокращений;
– после этого – полное запрещение ядерного оружия и изъятие его из вооружений.
В переходный период применение ЯО допускалось «в целях обороны против агрессии».
В системном отношении проект был неплох, и его главным достоинством оказывалось признание того факта, что ядерное разоружение должно стать последним этапом разоружения.
Однако для реальностей тех лет западный план был, увы, лукав и двуличен. Во-первых, Запад во главу угла ставил проблему контроля, а в тех конкретных военно-политических условиях, которые тогда существовали, от этого попахивало не столько искренним стремлением к максимальному снижению вооружённого противостояния, сколько желанием официально получить достоверную и всеобъемлющую разведывательную информацию о Советском Союзе.
Инфраструктура СССР, дислокация промышленных (и особенно – военно-промышленных) объектов, воинских частей и т.д. – всё это было тогда для Запада terra incognita. Запретили бы там или нет ядерное оружие после всех «инспекций на местах» – это ещё бабушка надвое сказала. Но инспекции были бы проведены, информация собрана, а там можно было пойти и на попятный, заявив, например, что полноценные инспекции оказались невозможными.
Не всё так просто было и с запрещением ядерного оружия. К середине 1950-х годов массированные советские Вооружённые Силы сами по себе представляли грозную силу, в немалой мере нейтрализующую – особенно на потенциальных европейских театрах военных действий, ядерную мощь США. Резкое сокращение численности Советской Армии в условиях резкого ядерного превосходства США создавало общий дисбаланс в пользу Запада и США.
Истинным мерилом искренности США могло бы стать их заявление об одностороннем демонтаже под международным контролем, например, пятой части ядерного арсенала США при обязательстве не наращивать его количественно. Однако об этом и речи не шло!
Что же до сокращения обычных вооружений и войск, то всем сторонам их надо было сокращать, так или иначе, по чисто экономическим соображениям, и тем более несложно было их «заморозить». К тому же, Англия и США, как и СССР, уже имели практический опыт сокращения вооружённых сил в несколько раз – это было сделано вскоре после войны. Так, Англия с 1945 по 1948 год сократила армию с 5 миллионов человек до 787 тысяч, Соединённые Штаты Америки – с 11,5 миллиона до 1,34 миллиона человек. Поэтому и предложение о сокращении вооружений на деле выглядело далеко не так революционно, как представлялось на первый взгляд.
А вот контрольный международный орган, где Запад имел бы обширные возможности, действующий на территории СССР с правами инспекций, выявления и уточнения дислокации потенциальных «атомных» целей – это было бы выгоднейшее для Запада дело, объективно ослабляющее способность СССР к обороне. Интересовало Запад и то, насколько далеко ушёл СССР по дороге укрепления своего ядерного статуса, насколько он реально силён...
Впрочем, как сказано, проект был неплох, и на IX сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 1954 года Советский Союз согласился взять его за основу, заявив, что проект не противоречит принципам, отстаиваемым СССР по данному вопросу.
При этом наша позиция была последовательнее западной. СССР считал, что эффективный контроль необходим, но вводить его надо после того, как стороны уже сделают реальные шаги по таким сокращениям вооружений, которые снижают потенциал агрессии, но сохраняют потенциал отпора агрессии.
Поэтому СССР предлагал:
– сразу же (без «замораживания») за полгода сократить на 50% согласованных норм вооружения, войска и военные бюджеты;
– создать при Совете Безопасности ООН временную контрольную комиссию без права инспекций, а пока лишь с правом запроса необходимой информации.
– после этого проводить дальнейшие сокращения под контролем постоянного международного органа с правом инспекций на постоянной основе.
Редакционная статья «The New York Times» в номере за 14 октября 1954 года назвала советские предложения «ловушкой, в которой Запад мог бы запутаться». Показательная оценка – ведь запутаться можно тогда, когда ведёшь двойную игру. Имея твёрдую и доброкачественную позицию ни люди, ни страны не запутываются...
10 мая 1955 года СССР выступил с уточнённой и весьма широкой программой разоружения.
Предлагалось:
– заключить Международную конвенцию относительно сокращения вооружений и запрещения ядерного оружия;
– установить уровни вооружённых сил пяти великих держав в тех пределах, которые предлагал сам Запад, то есть: СССР, США и Китай в пределах 1...1,5 миллиона человек, Англия и Франция – 650 тысяч человек;
– провести сокращение по западному графику двумя этапами в течение 1956—1957 годов по 50% на каждом этапе;
– впредь до вступления в силу соглашения о полном запрете ЯО ядерные государства обязывались не применять его первыми – кроме как в ответ на явную агрессию;
– в 1957 году прекратить производство ядерного оружия;
– одновременно с началом ликвидации ЯО начать сокращения на 25% согласованных размеров обычных вооружённых сил и вооружений;
– учредить международный контрольный орган с правами получения полной информации по ходу сокращений, военным бюджетным ассигнованиям, контроля и инспекции на постоянной основе;
– с целью предупреждения внезапного нападения одного государства на другое в рамках деятельности контрольного органа образовать на территориях соответствующих государств на взаимных началах контрольные посты в крупных портах, на железнодорожных узлах, автомагистралях, аэродромах.
Вне сомнений, это была внушительная и впечатляющая программа. Даже при ликвидации ядерного фактора как инструмента перспективной глобальной стабильности, выполнение условий программы создавало бы базу стабильного безъядерного мира – очень уж обширные сокращения обычных вооружений предусматривала советская программа.
Правда, Англия, например, и без советской программы подумывала о значительном сокращении вооружённых сил (до 445 и даже до 375 тысяч человек) и переходе к добровольной вербовке. Но та же Англия расширяла свои ядерные усилия.
Конечно, обнародование советских предложений сразу же ставило ряд вопросов, да и выглядело всё это немного сказочно, но предлагали-то такой план не сказочники. К тому же СССР сближал свой проект с западным проектом, идя на западные графики сокращений и уплотняя сроки создания контрольного органа с правом инспекций.
Тут было о чём говорить!
БЫЛО И ГДЕ говорить, поскольку всё ещё существовал упомянутый выше Лондонский Подкомитет Комиссии ООН по разоружению. Как раз в Лондоне, в Ланкастер-хаузе, на заседании этого Подкомитета и было сделано советское предложение.
Вот тут-то всё и началось, а точнее – закончилось... Запад дискуссию в Подкомитете быстро свернул, сославшись на предстоящую в июле 1955 года встречу в «верхах» в Женеве. При этом американский представитель сразу заявил, что компромисса-де в вопросе о сокращении вооружений достичь нельзя. Мол, средства контроля не позволяют обнаруживать случаи тайного сокрытия ЯО.
Это был, конечно, деликатный вопрос, но – разрешимый. Реально требовалось инспектировать территорию только трёх ядерных стран. В собственной честности США, надо полагать, были уверены, как и в честности Англии. Так стоило ли заранее представлять СССР в роли этакого вселенского злодея, лелеющего тайные планы?
Причём СССР соглашался ведь на международные инспекции, но – после реальных и крупных шагов по выполнению предлагаемой нами программы! Если бы заявленные до проведения инспекций меры Советского Союза не подтвердились в ходе инспекций, то можно было бы поднимать скандал и обвинять СССР во всех реально обнаруженных грехах. Запад же знал одно – контроль вне всякой логики. И хотя Соединённые Штаты уже 12 мая 1955 года признали, что «концепции, которые выдвигались нами (США, – С.Б.) в течение продолжительного времени... были в значительной мере приняты Советским Союзом», США требовали такого контроля, который предусматривал бы сразу неограниченный доступ ко всем сооружениям и районам СССР.
Такое условие на определённом этапе крупномасштабных сокращений вооружений (а уж тем более в ходе таких мероприятий, которые стороны квалифицируют как разоружение) – необходимо и разумно. Другое дело – можно ли идти на полное вскрытие оборонной инфраструктуры государства в ситуации, когда оно окружено сетью ударных баз потенциального агрессора, размещённых за тысячи километров от территории потенциального агрессора?
Выше ведь сформулирована не гипотетическая ситуация, а обрисовано положение конкретного государства – Советского Союза, в 50-е годы ХХ века. Поэтому СССР мог бы в той ситуации формулировать свой взгляд аккуратнее: с одной стороны – более гибко, с другой стороны – более жёстко. Мол, СССР готов пойти на любой контроль, но после:
– необратимой ликвидации всех баз США вокруг СССР;
– взаимного вывода войск из Германии (последнее, впрочем, СССР предлагал);
– проведения взаимного сокращения обычных вооружений и начала одностороннего частичного сокращения ядерных вооружений США.
При публичном выставлении таких предварительных условий Советский Союз мог бы смело соглашаться и на жёсткий – вплоть до тотального, взаимный контроль. Всё равно США на предлагаемый вариант не пошли бы – кольцо баз вокруг СССР было тогда стержнем стратегии США. Однако, СССР в этом случае спокойно «умывал» бы руки… Мы, мол, предлагали вам вполне разумные условия, если ваша цель – не удар по нам, а мир, а вы отказались.
Но гибкой – при жёсткости – советская позиция, увы, не была. Вот, например, как оценивалась ситуация в книге А.И. Игнатова «Атомная проблема и политика США», изданной в 1960 году: «На такой «контроль», естественно, не могло и не может согласиться ни одно суверенное, независимое государство».
Это и был стандартный ответ СССР – дискуссию обрезали «на корню». А ведь автору одной из немногих советских книг об атомной проблеме стоило бы кое-что читателям и пояснить. Например, пояснить, что суверенное государство не может согласиться на контроль в условиях, когда оно не уверено, что такой контроль будет способствовать укреплению его безопасности, зато, напротив, опасается, что такой контроль будет способствовать ослаблению безопасности в силу вскрытия целевой обстановки в интересах потенциального агрессора.
Реально Запад стремился по отношению к России не к взаимной ликвидации угрозы агрессии, а к обеспечению возможности эффективной силовой политики против СССР... Умело вскрывать этот факт – за счёт умной публичной дипломатии Советского Союза – было сложнее, чем упрямо упираться в соображения «суверенитета». Однако неумного упрямства у хрущёвского СССР было, к сожалению, больше, чем умной гибкости.
Причём надо заметить, что и сегодня внешняя политика современной Российской Федерации далека от наступательной. Российская дипломатия практически не использует возможностей доказательного и последовательного разоблачения недобросовестности США и Запада по отношению к России.
В ИЮЛЕ 1955 года в Женеве во Дворце Наций прошла встреча в «верхах» – первая, между прочим, подобная встреча после Берлинской конференции лета 1945 года. На июльской встрече глав правительств СССР, США, Англии и Франции президент Эйзенхауэр торжественно выдвинул разработанный адмиралом Редфордом, генералом-«ястребом», командующим войсками НАТО Грюнтером и сенатором Нельсоном Рокфеллером план «открытого неба»… По этому плану Советский Союз и Соединённые Штаты получали бы право на взаимную аэрофотосъемку национальных территорий.
О воздушном контроле американских баз на территории третьих государств по периметру СССР в речи Эйзенхауэра ничего не говорилось. На вопрос же советской стороны – будет ли обеспечено советским самолетам право беспрепятственно летать над территорией тех государств, где расположены военные базы США? — был дан ответ, гласивший, что всё зависит от правительств тех стран, где расположены базы. Выглядело это, вообще-то, как откровенное издевательство.
Итак, вместо программы резкого сокращения вооружений Америка предлагала программу контроля над ними, а точнее – контроля над оборонными объектами СССР. И Америка предлагала это, к слову, через три недели после того, как над территорией СССР был сбит очередной американский разведывательный самолёт. Тем не менее, СССР с планом согласился – но не в фарсовой американской постановке, а в контексте общей предлагаемой советской программы, как с элементом комплекса мер по предотвращению внезапного нападения.
Это США не устраивало, что само по себе было разоблачительным. Через шесть лет автор книги «От Ялты к разоружению. Дебаты «холодной» войны» американец Д. Морей признавал, что «главным лицом, которое выиграет от принятия предложения об «открытом небе», будет агрессор...». «Как много он получил бы, – писал Моррей, – с помощью информации относительно объектов своего нападения и тем самым сделал свою внезапную атаку эффективной, а потому и безопасной для самого себя».
Эту оценку не мешает помнить и сегодня – даже в век глобального космического слежения, поскольку ныне принятый Российской Федерацией режим «открытого неба» вряд ли служит укреплению безопасности России. Тогда же – в 1950-е годы, всё было иначе: вопросы внешней безопасности пользовались в СССР высшим приоритетом, и вряд ли в США считали русских такими уж простачками. Идея об «открытом небе» была рассчитана именно на наш отказ, который можно было бы использовать в пропагандистских, да и в политических целях.
На Х-й, юбилейной, сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Сан-Франциско страсти накалились. Сирия призвала Комиссию по разоружению и её подкомитет продолжить рассмотрение как «женевских», так и «до-женевских» предложений – то есть и плана Эйзенхауэра, и нашей программы от 10 мая. На сирийскую резолюцию обрушился... австралийский делегат! Его подставной роли – как клиента США – не стал бы отрицать даже, наверное, он сам. Впрочем, на эту роль претендовал не он один – в ООН тогда действовала знаменитая (знаменитая, увы, печально) «машина голосования», где Австралия была лишь одним из «винтиков».
И «машина» сработала. С помощью механического большинства голосов Соединённым Штатам удалось добиться того, что сирийский проект даже не был поставлен на голосование. Поворот событий был удивителен тем более, что для большинства стран, отвергших предложение Сирии, оно было крайне выгодным – ведь ставкой здесь была перспектива мира без войн. Но Америка умеет давить – если ты слаб.
В целом Запад во всей этой ситуации выглядел далеко не так, как желал бы выглядеть. Западные аналитики среди доводов о необходимости всё интенсивнее наращивать ядерные вооружения приводили «перевес Советов и коммунистического Китая» в обычных вооружениях. И вдруг появляется советская программа от 10 мая! Даже если это была «пропаганда», то всё равно на неё требовался какой-то вразумительный ответ – хотя бы в рамках контрпропаганды.
Один из западных «ответов» оказался достаточно курьёзным. На рассмотрение Подкомитета 3 апреля 1956 года западные державы внесли предложение о повышении разрёшенного уровня численности вооружённых сил для СССР и США с 1,5 миллиона человек (как предлагал СССР) до 2,5 миллионов, а для Франции и Англии – с 650 до 750 тысяч. Если вспомнить, что Англия реально не «вытягивала» даже на старый уровень, то выходило, что не очень-то Запад был озабочен перевесом СССР в обычных силах.
В мае 1957 года основатель движения неприсоединения – Индия, направила Генеральному секретарю ООН ноту с выражением беспокойства неприсоединившихся стран по поводу безрезультативной работы Комиссии по разоружению и её подкомитета. Движение неприсоединения – тогда ещё организационно окончательно не оформившееся, и близко не походило на ооновскую «машину голосования». Политика неприсоединения набирала в «третьем мире» силу и влияние, она была популярна. И с этим надо было считаться. Однако дальше выставления политических «дымовых завес» Запад не пошёл и после демарша Индии.
А ТЕПЕРЬ вернёмся к Гарольду Стассену и его меморандуму. Напомню, что в первой администрации президента Эйзенхауэра Стассен занимал пост специального помощника президента по вопросам разоружения.
Учтя всё, рассказанное выше, Стассен подготовил меморандум, который, с ведома Эйзенхауэра, в рамках двустороннего обмена передал в конце мая 1957 года советскому представителю. По оценке советской стороны, рациональные идеи в меморандуме были, и советская памятная записка, в начале июня переданная представителю США, расценила меморандум положительно. Вроде бы, можно было идти дальше, но тут...
Но тут Джон Форстер Даллес вдруг дал указание прервать неофициальные контакты с советской делегацией и дезавуировать меморандум. Сам Даллес, как уже ранее было сказано, 22 июля 1957 года выступил по американскому радио и телевидению, опровергая Стассена. В Лондоне же американцы заявили, что меморандум Стассена «не существует с точки зрения переписки между двумя правительствами».
Вот так!
Подобные очевидные провалы в дипломатической истории случаются нечасто. Стассен подал в отставку.
Не надо было быть Шекспиром, чтобы на основе происшедшего сочинить, как минимум, драму, однако сюжет со Стассеном вылился, скорее, в фарс. И только через десять лет Эйзенхауэр в своих мемуарах всё прояснил. Меморандум Стассена вызвал панику у... англичан.
15 мая 1957 года Англия как раз испытала первую водородную бомбу. В январе военный министр Англии Д. Сэндис представил Белую книгу по вопросам обороны, где основой стратегического планирования назывались «независимые средства ядерного устрашения», а к важнейшим задачам в военной области была отнесена «защита британских колоний и протекторатов от локального нападения». И ещё в 1956 году фельдмаршал Монтгомери с фельдфебельской прямотой отрезал:
«Нужно сбросить на них (то есть, на нас, на Россию, — С.Б.) самую крупную бомбу и покончить с ними».
Так всё хорошо это у Британии вырисовывалось, и вдруг – Стассен со своим меморандумом.
Премьер-министр Англии Макмиллан направил в Белый дом срочный протест и заявил, что если США будут договариваться о разоружении с Советским Союзом, то Англия (а также Франция и ФРГ) будут вынуждены отказаться от права «защищать себя» при помощи ядерного оружия, то есть, от «ядерного зонтика» США.
Было бы о чём печалиться, да ещё Англии! 8 сентября всё того же бурного 1957 года – года первого Спутника, Главнокомандующий советскими ВВС Главный маршал авиации К.А. Вершинин дал интервью «Правде», где были и следующие слова:
«Неуместно шутить в таком серьёзном деле, но мне рассказывали друзья, побывавшие в Англии, что среди англичан ходит такая шутка. Говорят, что в Англии сейчас люди делятся на пессимистов и оптимистов. Пессимисты – это те, которые считают, что достаточно взорвать три водородные бомбы над Британскими островами, чтобы полностью вывести их из строя. Оптимисты же утверждают, что это неверно, потребуется взорвать не три, а шесть бомб».
И вот Стассен, пытающийся договориться (!) с «Советами» (!!), лишал Англию такой «блестящей» перспективы: проверить на практике, кто прав – оптимисты или пессимисты?
А как же рекомендации Монтгомери?..
А британские колонии и доминионы?..
А размещение на Английском острове ядерных сил США?..
Вся эта недостойная мышиная возня вокруг огромной горы проблем войны и мира происходила ещё в «доспутниковую» эпоху. «Спутниковый» шок 4 октября 1957 года был ещё впереди, и Соединённые Штаты ещё ощущали себя неуязвимыми. Возможная война пугала, но – не настолько, чтобы отказываться от неё в принципе. Бывший начальник штаба армии США генерал Риджуэй в речи, произнесённой в Национальном клубе печати в Вашингтоне 19 марта 1954 года, ещё видел войну примерно такой:
«Мы ослабим промышленный потенциал и сеть военных баз противника... сумев провести не только мобилизацию и подготовку своих войск, но и обеспечить полный перевод своей промышленности на производство для нужд войны».
Всё это говорилось с расчётом на то, что война, пусть и атомная, будет где-то там, в Европе, в Азии, где находятся передовые ядерные силы США. Эти силы ударят по Советам, а те ответить ударом по США не смогут. А если к США и прорвутся единичные советские бомбардировщики, то не им не удастся нанести серьёзный урон отмобилизованной и ощетинившейся оружием Америке.
При таком образе мыслей – когда широкий кулак заслонял все доводы разума, отказываться от лояльности европейских союзников Соединённым Штатам не хотелось. Ведь угроза, высказанная Англией, в перспективе пахла необходимостью для США вывести из Европы войска и лишиться заокеанских сил передового базирования. Так что и тут голова у Америки болела не за Англию, а за свой интерес!
Вот почему Эйзенхауэр заверил Макмиллана, что меморандум Стассена не имел официальной силы и дезавуировал своего специального помощника теперь уже перед Западом. Выступление Даллеса 22 июля ещё раз расставляло все точки над «i»: Америка и Запад не хотели прочного мира.
«СИНДРОМ Стассена» и обстоятельства с ним связанные, сегодня представляются глубоко символическими. Соединённые Штаты всегда хотели, и по сей день хотят, не стабильности, а превосходства. Сокращение вооружений они рассматривают не как путь к стабильности, а как путь к американскому контролю над вооружениями. Причём – к такому контролю, который обеспечивал бы Соединённым Штатам превосходство. Об истории со Стассеном в США вспоминать не любят. Так, в одной из лучших политических биографий Эйзенхауэра, принадлежащей перу Стивена Амброза, об этом моменте в эпохе президентства Эйзенхауэра не говорится ни слова, хотя о проблемах ядерных вооружений Амброз говорит немало.
Более удивительно то, что этот, очень выигрышный для России, момент не очень-то известен и в России – например, о нём не упоминается в капитальной монографии Р.М. Тимербаева «Россия и ядерное нераспространение»...
Можно сделать и ещё один ретроспективный вывод. В истории с меморандумом Стассена хорошо проявилась органически деструктивная роль ядерного статуса Англии. При внимательном взгляде можно понять, что Англии не было нужды становиться ядерной державой – как, в скобках будь сказано, и Франции. Ядерные амбиции Англии лишь усугубили ситуацию.
Конечно, демарш Макмиллана 1957 года не повлиял на будущее решающим, роковым образом, и не он один лишил человечество шанса на прочный, стабильный мир, где малые объёмы вооружений не позволяют вести большие (да и малые) войны. Однако в том, что этот шаг Англии – не прибавив ей реальной безопасности, серьёзно помешал в конце 1950-х годов возможному процессу разоружения, сомневаться невозможно. В царской России с давних пор бытовала присказка о том, что «англичанка завсегда гадит». Ну как тут её не вспомнить?
Несмотря на негативный поворот событий, активная фаза попыток СССР переломить ситуацию на этом не закончилась. Осенью 1959 года на XIV Генеральной Ассамблее ООН Н.С. Хрущёв выступил с тем планом теперь уже всеобщего и полного разоружения, о котором вскользь упоминалось в предыдущем разделе.
СЕГОДНЯ и это забыто, но осенью 1959 года Советская Россия продемонстрировала в Америке завидный концептуальный динамизм. В ходе своего визита в США, длившегося с 15 по 27 сентября 1959 года, Хрущёв обнародовал впечатляющую концепцию развития мирового политического процесса. Системной кульминацией визита стало выступление Хрущёва 18 сентября в 3 часа дня по нью-йоркскому времени на заседании XIV сессии Генеральной ассамблеи ООН.
Интерес к выступлению был огромным – при квоте в 234 места в зале для прессы, заявок поступило в секретариат ООН свыше 1200. И ожидания – причём, ожидания не только прессы – оправдались. Хрущёв обнародовал в своей речи предложение Советского правительства о всеобщем и полном разоружении всех государств.
Россия выступала с выдающейся мирной инициативой уже второй раз в истории. Первый раз это было в 1899 году, когда по инициативе Николая II в Гааге была созвана первая Конференция мира. В той идее было много наивного (со стороны Николая), и двуличного (со стороны остальных), однако факт остаётся фактом: впервые в мировой истории народов и государств на высшем официальном уровне слова «разоружение и всеобщий мир» прозвучали из России. Второй раз мир их услышал оттуда же...
И вот что предлагал Советский Союз не только двум тысячам ста тридцати восьми землянам, заполнившим Большой зал заседаний Генеральной Ассамблеи ООН, но и всей Земле осенью 1959 года – за три года до Карибского кризиса...
Предлагалось всеобщее и полное разоружение в три этапа в срок четыре года.
Первый этап: под международным контролем проводится существенное сокращение обычных вооруженных сил и вооружений.
Второй этап: завершается ликвидация оставшихся контингентов этих вооружённых сил и ликвидируются военные базы на чужих территориях.
Третий этап: уничтожаются все виды ядерного и ракетного вооружения и проводятся завершающие мероприятия по всеобщему и полному разоружению.
При выполнении этого плана в распоряжении государств оставались бы только строго ограниченные согласованные милиционные контингенты, вооружённые лёгким стрелковым оружием и предназначенные для поддержания внутреннего порядка и личной безопасности граждан.
Причём ещё 27 марта 1957 года Советский Союз предлагал в рамках мер по контролю над вооружениями отдать под контроль компетентного международного органа следующие объекты: военные части, склады военного снаряжения и боеприпасов, сухопутные, военно-морские и военно-воздушные базы, заводы, производящие вооружение и боеприпасы обычного типа. То есть, принципиальные вопросы контроля можно было решить быстро и эффективно – при наличии доброй воли Запада.
В системном отношении «план Хрущёва» был безупречен именно потому, что ядерное разоружение предусматривалось в нём в последнюю очередь. Тут всё было логично. Из политической жизни планеты надо вначале убрать то оружие, которым реально воюют. А ядерное оружие, которым война сдерживается, страхует и гарантирует необратимость обычного разоружения. Только после того, как ведущие государства мира на деле докажут свою готовность исключить силу из практики и теории международных отношений, можно свернуть и ядерные вооружения.
Сама идея о ядерном разоружении как о завершающей акции принадлежала Западу, который беспокоило превосходство Востока в обычных вооружениях. Этот момент тоже не мешает помнить тем, кто торопит с ядерным разоружением ещё до того, как будет проведено всеобщее разоружение обычное. Ныне Россия стоит перед фактом подавляющего превосходства в обычных вооружениях уже Запада, поэтому отказаться – даже взаимно – от ядерного оружия сегодня, значит оставить Россию беззащитной завтра.
В реальном масштабе времени на советский план 1959 года было много положительных откликов. Напомню, что даже Черчилль назвал этот план «поразительным», заявив: «Цель, которую он провозгласил, это та цель, к которой должны стремиться все страны и их лидеры».
Приведу ещё одну оценку… Глава англиканской церкви, архиепископ кентерберийский Джеффри Фишер признался:
«Я удивлён, что ни одна христианская организация не выступила с комментариями по поводу заявления г-на Хрущёва о разоружении, сделанного им в Америке. Ни один христианин не мог бы выдвинуть лучшего плана, чем этот».
Увы, с течением времени советскому плану не воздали должное не только во внешнем мире, но и на его родине – в России. Так, Стивен Амброз в биографии Эйзенхауэра рассказал о советском предложении хотя бы скороговоркой, признав, правда, что «для Эйзенхауэра было полной неожиданностью предложение Хрущёва о полном уничтожении вооружений всех видов, ядерных и обычных, в течение ближайших четырёх лет»…
Зато советский «Дипломатический словарь» 1985 года умудрился в статье «Разоружение» вообще не упомянуть об этом плане! Возможно, табу было наложено вследствие прямой связи этого плана с именем Хрущёва, но сам факт умолчания иначе как непостижимым (и, само собой разумеется, возмутительным) не назовёшь!
ФОРМАЛЬНО план Хрущёва был в ООН поддержан. Иначе быть не могло – как заявил один из американских дипломатов: «Самое ужасное, это то, что нельзя быть против данного плана».
Фактически же план был похоронен в Комитете 10 государств по разоружению. Но некие практические последствия (и последствия конструктивные) у советской инициативы были. В 1961 году по указанию нового президента США Кеннеди в США было создано Агентство по контролю над вооружениями и разоружению, а по завершении Карибского кризиса начались переговоры об ограничении ядерных испытаний, которые привели к разработке и подписанию Московского договора 1963 года о запрещении ядерных испытаний в трёх средах. С этого Договора начался реальный процесс ограничения ядерной военной деятельности великих ядерных держав.
К 1963 году относится и подписание Меморандума о договорённости между СССР и США об установлении линии прямой связи. Однако это были лишь мирные «заплаты» на военном мундире Америки. Основополагающая практическая тенденция в мировой политике на ближнюю и среднюю военно-политическую перспективу определилась линией США на достижение ядерного превосходства. «Краеугольным камнем» (слова Амброза – биографа Эйзенхауэра) стратегии в эпоху президентства Эйзенхауэра стало создание термоядерного («водородного») оружия и наращивание его арсенала.
Министр обороны США Ч. Вильсон подвёл под идею превосходства конкретную программу развития ядерных ударных сил при сокращении обычных сил. Журналисты назвали её «Новый взгляд», и был этот взгляд таков: упор на «массированное возмездие» при абсолютном приоритете стратегических военно-воздушных сил (включавших и ракетный компонент), прогрессивно наращивающих способность вести ядерную войну.
Лично Эйзенхауэр мог вести себя так, что выглядел в глазах общественности вполне здравым политиком. Американский журналист Артур Крок в номере «New York Times Magazine» за 23 июня 1957 года писал, что Эйзенхауэр считает: в атомную эпоху «война как способ решения международных споров... вышла из моды», и «следующая война ввергнет то, что останется от человечества, в состояние, перед которым мрачное средневековье будет сиять как ренессанс». Но Эйзенхауэр как президент не только не сдерживал ядерную гонку, но, фактически, её породил.
В 1958 году свою очередную работу «Россия, атом и Запад» опубликовал в Нью-Йорке знаменитый Джордж Ф. Кеннан. Автор термина «сдерживание коммунизма», бывший посол США в СССР с марта по сентябрь 1952 года, отозванный из Москвы по требованию Советского правительства, он писал, тем не менее:
«Нам следует отречься от навязчивой идеи, что русские стремятся напасть на Западную Европу и оккупировать её и что в этом заключается главная опасность».
Кеннан был опытнейшим дипломатом, учёным, интеллектуалом... Эйзенхауэр обладал запоминающейся внешностью и лицом с мощным, высоким лбом. Однако «лоб» американской ядерной политики реально оказывался явно уже, чем всё более увесистый ядерный её «кулак». Замена Дуайта Эйзенхауэра на Джона Кеннеди в кресле президента США линии Америки на ядерное превосходство не изменила. И прежде всего благодаря Америке, человечество упустило шанс если не разоружиться полностью, то хотя бы минимизировать свои военные усилия, перенаправив их на мирные нужды.
Сергей Брезкун (Кремлёв), специально для «Посольского приказа»
