Так начиналась ЧК...
20-го декабря исполнилось ровно сто лет со дня создания первой советской спецслужбы — Всероссийской Чрезвычайно Комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и преступлениями по должности, или ВЧК. Эта организация была образована спустя почти полтора месяца после победы Октябрьской революции в обстановке практически полного паралича органов власти, спровоцированного главным образом забастовкой недовольных большевиками служащих правительственных учреждений, На этом фоне Совет народный комиссаров и принял постановление о создании ВЧК. Комиссия сначала действовала только в столице. Но очень скоро было опубликовано обращение ко всем Советам на местах, в котором было предложено организовывать свои структуры ЧК.
В этой статье я расскажу как создавалась и действовала ЧК моей родной Нижегородской губернии. Это отрывок из моей новой книги «Жернова революции», которая недавно вышла в нижегородском издательстве «Литера»...
«Первоначально аппарат ГубЧК был невелик...»
В Нижегородскую губернию предложение о создании Чрезвычайной Комиссии поступило 26-го января 1918 года. Это была телеграмма Феликса Дзержинского, где говорилось следующее:
«Совдеп. Нижновг.
Обнаглевшая контрреволюция готовит заговор против Советской власти, готовит покушение на видных деятелей революции. Ей мобилизованы все контрреволюционные силы, ударники, юнкера, б. офицеры, калединцы и корниловцы, белая гвардия, голодные развращённые элементы подонков общества. Заговор организуется во всероссийском размере. Для беспощадной, самой решительной быстрой ликвидации контрреволюционного заговора Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией при Совете Народных Комиссаров предлагает всем Советам и Комитетам немедленно создать отделы борьбы с контрреволюцией и немедленно же прислать своих представителей за получением инструкций и секретных данных в отдел борьбы с контрреволюцией Всероссийской комиссии: Петроград, Гороховая, 2.
Председатель Ф.Дзержинский
Секретарь Полукаров».
Любопытно, что это было не распоряжение, а именно предложение. Дело в том, что Советская власть, вопреки расхожему мнению, в те времена была не такой уж и централизованной. В силу небольшой численности правящей партии ЦК большевиков реально мог контролировать ситуацию только в столицах — в Москве и Петрограде.
А вот в регионах все полномочия были отданы местным Советам, которые формировали органы и принципы власти по своему усмотрению и исходя из имеющихся возможностей. Самостийность регионов доходила до того, что на месте отдельных губерний возникали даже целые «республики» — например, Криворожско-Донецкая советская республика или Волжско-Уральская, со своими Совнаркомами и даже вооружёнными силами. Кстати, именно по этой причине, когда отсутствовал должный контроль со стороны центра, и возникали многие злоупотребления, бившие по авторитету всей Советской власти в целом. Понадобилось немало времени, пока большевики сумели привести всё своё государство к единым стандартам.
В Нижегородской губернии до отдельной «республики», слава Богу, дело не дошло. Но губернская ЧК — в силу разных причин — здесь образовалась только в марте 1918 года, на базе местного Военно-революционного штаба, возглавлял который большевик Яков Воробьёв. Он же и стал первым начальником НижГубЧК.
Очень яркие зарисовки о первых шагах губернской ЧК дал в своих воспоминаниях нижегородский чекист Степан Вашунин:
«Первоначально аппарат ГубЧК был невелик — 15-20 человек. Боевой отряд составлял около 40 бойцов. К половине 1918 года он разросся, примерно до 100 человек. Кроме того, в составе ЧК имелось 7-8 комиссаров по арестам и обыскам, которым придавалось для проведения операций 2-3 человека из отряда и в ночь, как правило выполнялось 2-3 операции, т.е 2-3 обыска или ареста. Нагрузка была довольно солидной.
Первая Коллегия ГубЧК состояла из 7 членов. Сюда входили: Яков Воробьёв — председатель ЧК, Станислав Валинчевский — секретарь (левый эсер), Кристап Буссе — командир отряда, затем в Коллегии было ещё 4 товарища: Карлсон, Фролов, Криппин и Николаев, которые занимались следствием...
Основной вооружённой силой ГубЧК был боевой отряд, который имел самый разнообразный состав. В него входило некоторое количество солдат-фронтовиков, значительная часть рабочих, преимущественно молодёжь, кустари, приказчики, несколько учащихся старших классов реального училища. В отряде были преимущественно члены нашей партии; было несколько человек беспартийных и два-три человека левых эсеров. Левые эсеры после мятежа в Москве и измены командующего Восточным фронтов Муравьёва, были исключены из ЧК, в том числе и секретарь Валинчевский.
Очень немногие из сотрудников и бойцов отряда могли владеть оружием. Молодёжь никогда не держала винтовки в руках, и вот нам, солдатам-фронтовикам, в том числе и мне, приходилось обучать молодёжь владеть оружием и военному строю. Обмундирование было самое различное. Бывшие солдаты носили военную форму, остальные были одеты в гражданскую — в самое разное платье. Позднее была выдана всем военная форма. Заработная плата первоначально была 40 рублей в месяц, к концу 1918 года она была повышена до 200 рублей. Питание было котловое, из которого удерживалась какая-то сумма из зарплаты. Винтовками были вооружены поголовно все мужчины, даже у членов комиссии около рабочего стола стояли винтовки и висели патронташи с патронами; было 4-5 пулемётов, имелись гранаты, которые выдавались по тревоге и при поездке в боевые командировки, было также десятка два-три револьверов различной системы, в основном — хлам. У меня, например, был револьвер системы «Смит-Вессон» без кобуры 45-го калибра...
... Перед ЧК, сразу после её создания, была поставлена основная к тому времени задача — это наведение революционного порядка в городе и в губернии. Надо было выловить и разоружить преступный элемент, изъять оружие у населения, так как не смотря на постановление ГубЧК о сдаче оружия, эта сдача проходила очень плохо. И вот этой работой по выкачке оружия, по вылавливанию всяких бандитских элементов отряды Губ ЧК занимались наряду с другой работой на протяжении всего 1918 года.
Делалось это обычно так: из отряда выделяли 5-7 групп по 5-6 человек вооружённых людей и во главе с комиссаром по обыску каждая группа отправлялась в указанный район. У трактиров, ресторанов, гостиничных номеров, пивных занимались входы и выходы, 2-3 человека входили в зал с оружием в руках, подавали команду — «встать, поднять руки, отойти от столов» — после чего проводился поголовный обыск всех присутствующих. Лица, не внушавшие подозрения, сразу же отпускались. Не имевшие документов, или имеющие оружие, задерживались. Однако на руках оружие обнаруживалось редко, чаще всего револьверы находили под столами, как неизвестно кому принадлежащее.
И вот таким путём ежедневно прочёсывались в известном порядке районы города. Изъятое оружие поступало на вооружение сотрудников и отрядов ЧК, а также ответственных работников партийных и советских органов и вообще надёжных коммунистов. Так что к половине 1918 года сотрудники и бойцы отряда имели по одному, а некоторые и по два револьвера, помимо винтовок и другого вооружения. На этих облавах нередко захватывали крупных преступников, начиная с белогвардейцев, кончая атаманами бандитских шаек...
... В 1918 году Нижний Новгород попал в положение прифронтового города. А если к этому добавить большое количество мятежей в губернии и бандитское «зелёное движение» — можно сделать вывод, что все советские люди, особенно нижегородские чекисты, вели борьбу с величайшим напряжением. Надо сказать, что при такой напряжённой обстановке в городе, отряд ЧК летом 18-го года отдыхал не раздеваясь и не снимая оружия. Отдыхали не ночью, а днём и то по очереди. С вечера улица Малая Покровка перекрывалась ЧК, выставлялся наш пост с пулемётом. Улица закрывалась и с другого конца, по Ильинке. При входе в ЧК также был пост с пулемётом»...
А вот как организовывалась ЧК в одном из самых глухих районов губернии – Воскресенском. Учреждал её местный житель, Павел Ситалев, коммунист, приехавший из Петрограда. Много лет спустя он вспоминал:
«Как единственному в составе исполкома партийцу, мне поручили создать уездную Чрезвычайную Комиссию. Легко сказать, создать, ведь у меня даже нет револьвера! Но ничего, беру милиционера, почти мальчика с шашкой на боку. Ходим вдвоём ночью по колено в грязи и арестовываем тех, кто не платит контрибуцию. В глухом переулке, не видя ни зги, шлёпаем по грязи. Задаю вопрос юному спутнику:
— А что, не шарахнут нас из-за угла? Ведь даже не узнаешь кто!
Но спутник мой оказался храбрее меня:
— О, да я теперь всех буржуев голыми руками перетаскаю…
Родилась настоящая ЧК с приездом сюда товарища Штромберга, прибывшего не только с револьвером, но и с пулемётом. Он приехал утром и застал меня в своей «чрезвычайке», представлявшей из себя комнатку над исполкомом, в которой я всю ночь допрашивал арестованных (затянулись допросы потому, что весь аппарат «чрезвывчайки» я представлял один, собственной персоной)…».
Согласитесь, что веры в собственное дело большевикам было не занимать!
Наверное не зря британский разведчик Брюс Локкарт, тесно общавшийся по роду службы с лидерами коммунистов, позднее отмечал, что при всей его, Локкарата, нелюбви к большевизму, он, тем не менее, должен отдать упёртости и настойчивости сподвижников Ленина в достижении поставленных целей:
«В течение месяцев я жил бок о бок с людьми, которые работали по 18 часов в сутки и в которых жил дух самопожертвования и аскетизма, вдохновлявших когда-то пуритан и ранних иезуитов».
Только вот такие фанатики и могли создавать новую спецслужбу вот в таких, мягко говоря, не благоприятных условиях. И ведь создали…
Коррупция как контрреволюция
Революция, словно морская волна, вынесла на свою поверхность самых разных людей, из которых приходилось комплектовать первые советские кадры. Были здесь и настоящие революционеры, свято верящие в коммунистические идеи, и просто талантливые выдвиженцы из народа, и люди, которые просто привыкли служить любой власти, и примазавшиеся к революции обыватели, и просто авантюристы, среди которых попадались настоящие уголовники, решившие погреть руки на царящем в стране бардаке.
Отсюда – очевидная слабость первых властных органов, отсюда – хаос в текущей работе, отсюда – и многочисленные злоупотребления и даже преступления, сильно подорвавшие позиции большевиков уже в 1918 году. И хуже всего было, когда такие кадры получали в руки оружие или попадали служить туда, где решались вопросы жизни и смерти людей! Прежде всего это конечно же касается властных органов и сотрудников ЧК.
«Многие издержки работы чрезвычайных органов объяснялись тем, что они находились в стадии становления, — совершенно справедливо пишет нижегородский историк Сергей Белов. — В частности, происходил бурный рост уездных ЧК. Но у губернской ЧК не хватало сил контролировать этот процесс — иногородний отдел появился лишь в октябре 1918 года. Для уездных ЧК не хватало просто порядочных людей. В докладной записке, анализирующей деятельность ГубЧК в первые месяцы её существования, об этом говорится следующее: «Эта сила нужная была спешно, и комиссия не имела возможности наводить справки о тех, кто кто вступал в ряды её сотрудников. Вот почему в эти ряды сплошь и рядом вступали люди с тёмным прошлым, нередко с прошлым уголовного характера».
А вот ещё архивные данные. Из протокола заседания Президиума Нижегородского Губкома РКП (б) от 21 декабря 1918 года.:
«Отношение Исполкома Лукояновского уезда к своим отделам оставляет желать лучшего... Анохин — работник уездной Чрезвычайки отбирает разную утварь, никаких расписок, записок для него не существует. Был им произведён обыск в монастыре с чрезвычайно варварским и гнусным способом. Всех монашек заставили донага раздеться, выставили их в ряд и во время обыска издевались. Другим деятелем, Кулаковым, совершён целый ряд превышения и преступлений. Одно преступление — терроризирование Починковского района. Объезжая его, он производил там буквально погромы. Собирал комбеды и говорил там, что если они не соберут чрезвычайного налога, то он их расстреляет...».
Из отчётa Сергачской уездной Чрезвычайной комиссии (1918 год):
«На 14-ое июля был послан член нашей Комиссии Власов в Нижний Новгород на конференцию Комиссии, откуда вернулся 24-го июля. 26-го июля уехал снова в Нижний Новгород за получением обмундирования и патрон для отряда ЧК. Но он не вернулся до сего времени, а только сообщил члену Комисии письменно, что он уехал с какой-то женщиной к ней на родину, но куда — неизвестно. У него на руках осталось удостоверение на право ношения оружия за номером 53 с подписью Председателя Исполкома Родионова и револьвер системы наган. Он исключён из состава ЧК, удостоверение признано недействительным. К розыску его приняты меры».
Из воспоминаний сотрудника НижГубЧК Степана Вашунина:
«Нередко на наших собраниях происходили разборы о нарушении кем-либо из сотрудников партийной этики, в особенности пьянок, которые, кстати сказать, долгое время не считались серьёзным нарушением — ну подумаешь выпил, какая же тут беда?
Надо сказать, что всё это было отрыжки дореволюционного времени, когда мы, молодые люди из рабочих, своё «воспитание» получали в трактирах и в пивных и выпить не считалось зазорным. Были даже случаи похуже, правда единичные, когда выпившие сотрудники производили беспричинную стрельбу. Это называлось «выпить с товарищеской перестрелкой».
Имели место отдельные случаи присвоения сотрудниками отобранных при обыске вещей. И хотя такие случаи были единичными, но к ним подходили очень суровою Председатель ГубЧК Воробьёв всегда говорил, что нельзя такое чистое дело, как защита революции делать грязными руками. Он беспощадно выгонял пьяниц, расхитителей и мародёров, один из которых по фамилии Ястребов был уличён в присвоении и краже отобранных при обыске ценностей. Ястребов был арестован в июне 1918 года и после окончания следствия дело было передано в Революционный трибунал, по постановлению которого он был расстрелян.
Был уволен без права поступления в ЧК за присвоение ценностей и распитие спиртных напитков сотрудник ЧК по фамилии Жук, исключённый за это из членов РКП (б).
На общих партсобраниях были рассмотрены дела о систематической пьянке сотрудников Латвера Карла и Осита Александра (латыши). Оба получили по выговору с предупреждением. Были и другие подобные им случаи...».
И всё же надо отдать должное Советской власти! Она быстро училась на собственных ошибках и просчётах. И не стеснялась буквально железной метлой вычищать свои органы от тех, кто её дискредитировал. Архивные отчёты НижГубЧК — прямое тому свидетельство. Наряду с докладами о борьбе с контрреволюцией, немало места здесь уделено пресечению так называемых преступлений по должности — по сегодняшнему, коррупцией. Схватка на этом фронте шла не менее напряжённая, чем война с открытыми врагами Советской власти. Отчего же Советскую власть так волновала коррупция?
Думается, что главная проблема заключалась даже не столько в самом факте воровства и в прочих злоупотреблениях, а в том, что эти преступления сильно дискредитировали саму большевистскую партию, её идеи и лозунги. Что само по себе было очень опасно в условиях Гражданской войны, когда красная власть, порой, буквально висела на волоске.
Поэтому в ходе борьбы с коррупционерами той эпохи редко когда выносились «мягкие» приговоры — осуждение на тюремный срок или на штрафные санкции. В подавляющем большинстве случаев виновных расстреливали безо всякой пощады! Исключений не делали никому, в том числе и представителям органов власти.
Тот же Вашунин в своих воспоминаниях приводит характерный пример. Летом 1918 года в НижГубЧК поступила информация о том, что заведующий оперативной частью Павловской уездной ЧК, некто Лялин-Куракин присвоил себе ценности, конфискованные у местной буржуазии, и решил с ними бежать из губернии. Чтобы его арестовать, Лялина выманили в Нижний под благовидным предлогом. Но уже во дворе губернской ЧК он заподозрил что-то неладное, выхватил браунинг и открыл огонь по сопровождавшим его чекистам. Два сотрудника были тяжело ранены. Лялин безуспешно попытался скрыться в соседних дворах — в ходе преследования его застрелили.
А осенью 1918 года были расстреляны несколько сотрудников уездной ЧК в Княгинино. Анализируя причины случившегося, Яков Воробьёв в своём докладе обрисовал следующую неприглядную картину:
«Начальник отряда Княгининской комиссии, его помощник и один из рядовых членов оказались негодяями, опозорившие грабежами и насилиями целую организацию революционных работников. Мало того, эти же негодяи посягнули на крупную сумму в 61 275 рублей народных денег, которые присвоили себе. Случай этот достаточно ярко говорит о том, что, принимая в отряд этих людей, о них не были наведены необходимые справки, за ними не достаточно следили, им слишком доверяли. Это определённо говорит о том, что Княгининская чрезвычайная комиссия преступно бездействовала, что её члены не знали о том, что делается в их районе их же товарищами. Правда, этих трёх негодяев – постановлением губернской комиссии – расстреляли, но всё же их преступная деятельность положила слишком большое, слишком позорное пятно на Княгининскую комиссию, разгильдяйство и преступная небрежность которой выразилась очень ярко».
В октябре 1918 года эти бывшие чекисты были расстреляны...
Тогда же к ответственности были привлечены сотрудники Макарьевской ЧК, которые подрывали Советскую власть самочинными реквизициями имущества граждан. Тогда же в Ардатовском уезде расстреляли морально разложившихся красноармейцев 92-го пехотного полка, которые не только занимались грабежами, но и насиловали женщин. Тогда же на юге губернии были задержаны и расстреляны члены так называемого 1-го продовольственного отряда из Тулы – эти продотрядники, прибывшие за хлебом для тульских рабочих, превратились в настоящую банду грабителей и вымогателей, терроризировавшую местных крестьян. Советская власть оперативно отреагировала на крестьянские жалобы и в буквальном смысле уничтожила разбойников, прикрывавшихся мандатами тульского губисполкома…
Головной болью для чекистов стали всевозможные махинации высоких должностных лиц на ниве распределения продовольствия, которое в те голодные годы стало весьма ходовым товаром на «чёрном рынке». Увы, очень многие советские чиновники поддались искушению обогатиться за сей счёт!
Из доклада Якова Воробьёва:
«В конце лета текущего 1918 года Канавинским чрезвычайным комиссариатом было обнаружено неправильное получение более 100 пудов хлеба. Шёл этот хлеб по нарядам Волгопрода для распределения населению по твёрдым ценам. С парохода хлеб был снят по документам, подписанным начальником охраны судов и грузов Дерябиным. При дальнейшем расследовании и обнаружилась та грандиозная спекулятивная «панама», которая окончательно раскрыта во всех деталях в отчётном месяце. Преступники получали крупными партиями по нарядам губернского продовольственного комиссариата муку, крупу, сахар, ландрин и массу других продуктов, адресованных в Гордеевскую волостную продовольственную управу. Все эти продукты попадали в руки спекулянтов».
Оказалось, что в деле была замешана вся руководящая верхушка Гордеевской волости, включая и начальника местной милиции. Именно он был посредником между ворами-чиновниками и скупщиками «чёрного рынка»:
«Была организована целая шайка, да и иначе и быть не могло. Действуя по определённому плану, они долгое время безнаказанно вели свою преступную деятельность и, продавая получаемые продукты спекулянтам, наживали бешеные деньги, деля их между собой…
Все причастные к этому делу лица были арестованы и после детального и всестороннего расследования главнейшие из них в количестве 5 человек постановлением чрезвычайной комиссии были расстреляны».
Тогда же, в 18-ом, возникло уголовное дело против руководства Нижегородской железнодорожной станции.
Из архивных данных НижГубЧК:
«В Нижегородскую железнодорожную чрезвычайную комиссию стали поступать данные о саботажнических действиях руководителей станции «Нижний Новгород» Зуева С.П., Веренинова М.Н. и Красногорского Г.П., которые, не смотря на наличие на станции 40 цистерн с нефтью, отказали Нижегродскому губпродкому — под предлогом «отсутствия топлива» — отправить два маршрутных поезда в Сибирь за хлебом. При проверке этого факта выяснилось, что эта нефть была скрыта от учёта и предназначалась для отправки со станции в адреса частных предпринимателей...
Губернский революционный трибунал, рассматривавший дело по обвинению Зуева, Веренинова и Красногорского, признав их виновными в предъявленном обвинении, осудил всех на различные сроки лишения свободы».
А в 1920 году экономический отдел НижГубЧК раскрыл целую сеть спекулянтов, торговавших промышленными товарами и военным обмундированием в армейских складов, принадлежавших Главному военно-хозяйственному Управлению Красной Армии.
Из архивных данных:
«Перед разоблачением расхитителей они, с целью скрытия следов преступления, совершили поджог, и все шесть складских помещений со всем находящимся в них имуществе сгорели. Трибунал Реввоенсовета республики, рассматривавший затем это дело, осудил организаторов хищений и исполнителей поджога склада № 6 к расстрелу, и приговор был приведён в исполнение.
В тот же период чекистами было установлено, что в селе Богородское Павловского уезда, где ещё до революции было широко развито кожевенное производство, местные заводчики и кустари скрывают от учёта советскими органами массу кожевенного товара, которым и спекулируют в большом масштабе. По согласованию с Губкомом РК П(Б) Губсиполкома, чекистами привлечением батальона Особого назначения и отрядом красноармейцев, была проведена одновременная массовая операция, в ходе которой изъято значительное количество скрытых кожевенных товаров. Наиболее злостные спекулянты кожей были арестованы и осуждены»...
Вне закона?
Историкам известно, что главными репрессивными органами Советской власти в годы Гражданской войны стали Революционные трибуналы и органы ВЧК.
К сожалению, о деятельности Ревтрибунала на территории Нижегородской губернии известно очень мало — исследований на сей счёт практически нет никаких. Поэтому эта тема ещё только ждёт своих исследователей. Замечу лишь, что, судя по архивным данным, Ревтрибунал являлся весьма интересным явлением судебной практики, где — вопреки досужим антисоветским домыслам — по максимуму старались соблюдать возможную в то время законность и объективность. Например, в защиту обвиняемых там нередко выступали даже адвокаты или, как их тогда именовали, правозаступники. И лично у меня сложилось мнение, что оправдательных приговоров трибунал выносил гораздо больше, чем обвинительных. Впрочем, ещё раз повторю, тема ещё только ждёт своего тщательного изучения...
О деятельности ГубЧК известно гораздо больше.
Начнём с того, что ЧК была необычной спецслужбой. Это был прежде всего чрезвычайный, вооружённый орган (одно время считалось, что вообще временный, только на период Гражданской войны) правящей партии большевиков. По словам исследователя истории ЧК регионов Верхнего Поволжья Алексея Рыжикова:
«Большевистское руководство рассматривало чрезвычайные комиссии как боевой отряд партии. ЦК РКП (б) в своём обращении к коммунистам-чекистам в феврале 1919 года подчёркивало, что ЧК «созданы, существуют и работают лишь как прямые органы партии под её директивами и контролем». Все нормативные акты в отношении органов ВЧК перед их обсуждением во ВЦИКе или Совнаркоме рассматривались на заседаниях Центрального комитета большевистской партии. Постановления и циркулярные письма ЦК, объявленные приказами ВЧК, доводились до личного состава чекистских органов и являлись обязательными для исполнения. 23 января 1919 г. На заседании Московского городского райкома ОКП (б) член коллегии ВЧК М. Лацис заявил: «ЧК не имеет и не могла иметь своей политики, так как это политика нашей партии»…
Формирование нормативной базы деятельности органов ВЧК проходило в условиях «правового вакуума», образовавшегося после Октябрьской революции 1917 г. Старое законодательство было отменено, новое – ещё не создано. В сложившихся условиях сотрудники правоохранительных органов действовали, опираясь на «революционное правосознание» и «революционную совесть». Член Коллегии Наркомюста, председатель ревтрибунала Н.В. Крыленко заявил 30 января 1919 г. На заседании Московской общегородской конференции РКП (б), что правосудие в его ведомстве осуществляют «пять партийных товарищей, которые при вынесении приговоров руководствуются исключительно революционной совестью». Такое же положение было и на местах…».
Это подтверждает и нижегородский чекист Вашунин:
«Несколько слов о социалистической законности и о том, какими правовыми нормами руководствовалась ЧК в своей деятельности. Нередко говорят, что это был период так называемой революционной законности. Но дело было в том, что в первый период законов Советской власти по вопросам судопроизводства и судоустройства, а также кодексов, уголовного и других, ещё не было. Следовательно, говорить о законности можно только условно. Было бы вернее сказать, что ЧК в это время руководствовалась революционным правосознанием и общими моральными нормами…
После создания органов ВЧК 20 декабря 1917 года прошло много времени, но, тем не менее, ещё в апреле 1919 года даже не составлялись постановления на арест привлекавшихся к ответственности лиц. 17 сентября 1918 года ЧК утвердила «Инструкцию о работе местных ЧК» и «Положение о Всероссийской и местных Чрезвычайных Комиссий», утверждённых ВЦИКом 28 октября 1918 года. И только в октябре 1919 года было издано ВЦИКом «Положение о революционных трибуналах». Эти документы и стали основными руководящими документами, определившими деятельность всех органов ЧК».
Помните советский фильм о Гражданской войне «Зелёный фургон», в котором один из героев, милиционер Грищенко в 1920 году весьма вольно толковал понятие «вещественные доказательства», конфискуя у граждан всё, что ему заблагорассудиться? Так вот, этот случай был взят из вполне реальной жизни той эпохи, которая заставила ВЧК в одном из своих приказов уточнить само понятие вещдоков. Коснулось это и Нижегородскую губернию:
«Из приказа № 82 по Нижегородской Губернской Чрезвычайной Комиссии от 12 апреля 1921 года…
Многие Ревтрибуналы, отдельные органы ВЧК наряду с некоторыми другими несудебными органами слишком широко толкуют понятие «ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА», отбирая от привлекаемых, а зачастую совершенно непричастных к делу лиц вещи, не имеющие никакого отношения к делам, что, с одной стороны, приводит к излишней загруженности последних и камер вещественных доказательств не нужным балластом, а с другой стороны, причиняет стеснение заинтересованным лицам.
Поэтому в целях устранения такого рода крайне нежелательного явления предлагается всем указанным выше органам быть чрезвычайно осмотрительными при разрешении вопроса о вещественных доказательствах. По принятии дела, и во всяком случае до направления такового со своим заключением, производящий расследование должен тщательно обсудить, что из присланных при деле предметов и денег должно быть приобщено к делу в качестве вещественных доказательств…
Похищенные вещи и деньги, если не носят на себе каких-либо признаков, уличающих преступника, должны быть возвращены по принадлежности».
Далее следует конкретный и юридически выверенный перечень этих самых вещественных доказательств, которым, в общем-то, правоохранители руководствуются вплоть до сего дня…
Точно также НижГубЧК – ссылкой на Москву — регулярно издавала и другие необходимые нормативные приказы: об обязательном уведомлении (в течении 48 часов после ареста) советских учреждений в случаях, если арестован их сотрудник (приказ от 20 июля 1920 года), о запрете проводить допросы арестованных в ночное время (приказ от 7 октября 1920 года), об обязательной передаче дел по незначительным уголовным преступлениям в милицию (приказ от 23 марта 1920 года) и т.д.
Но даже эти документы, указывает в своей монографии А.Рыжиков, не решали главных проблем:
«Отличительной чертой советского законодательства являлось то, что Декреты и Постановления ВЦИКа и Совнаркома зачастую лишь содержали перечень деяний, относимых к преступлениям. Расшифровка и описание юридических признаков, комментарии к ним отсутствовали. Нормативные акты нередко составлялись неграмотно с юридической точки зрения. В ряде уголовных норм не было ясно сформулированных диспозиций. В других, содержавших диспозицию, отсутствовала санкция. Во многих случаях санкция заменялась расплывчатым указанием на ответственность по всей строгости революционных законов. Одной из основных задач органов ВЧК была борьба с контрреволюцией. Однако советские нормативные акты того времени не содержали специальной нормы, в которой бы квалифицированно давалось понятие «контрреволюционное преступление». Например, в Постановлении ВЦИК от 3 января 1919 года содержалось весьма расплывчатое определение контрреволюционного действия – «всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти». Наиболее полный перечень «контрреволюционных преступлений» содержало Положение о революционных трибуналах от 20 октября 1919 г. Следует отметить, что нормативные акты высших органов законодательной и исполнительной власти не создавали единого правового пространства. Они не могли в полной мере регламентировать деятельность органов ВЧК, заменить собой уголовный и уголовно-процессуальный кодексы, которые были приняты только в 1922 г., т.е. после ликвидации ЧК»…
Право на репрессии
Вот такая непростая правовая ситуация сложилась сразу после революции. Возникает закономерный вопрос – насколько она оказалась трагичной по своим последствиям для рядовых нижегородских обывателей? Чекисты считали, что действовали максимально гуманно. Вашунин заверял в своих воспоминаниях:
«Враги обвиняют нас, что именно в период 1918—1919 г.г. ЧК проявляла неоправданную жестокость по отношению к своим врагам. А дело как раз обстояло наоборот, именно в первый период своей деятельности ВЧК и её органы на местах излишне мягко и великодушно относились к врагам...
До сентября 1918 года ВЧК и её органы не расстреляли ни одного политического, я подчёркиваю, политического врага Советской власти. И вот эта недопустимая мягкость органов ВЧК на первых порах стоила Советской власти очень дорого. Нам пришлось потому выпущенных врагов, активизировавшихся к тому времени, не смотря на данное ими слово, потом вылавливать…».
Противники Советской власти — как в прошлом, так и сегодня — утверждают прямо противоположное, обвиняя ЧК чуть ли не в геноциде русского народа...
Думается, что ближе к истине утверждения Вашунина. Потому что причиной жёсткости Советской власти были не только злоупотребления отдельных её представителей или целых организаций, не только отсутствие нормальной юридической базы — действовали ещё и объективные законы любой революции, которые мало зависели от воли конкретных людей.
Как-то вождь большевиков Ленин, отвечая на упрёки буржуазной западной прессы в репрессиях Советской власти, заметил:
«Английские буржуа забыли про свой 1649, французские — про свой 1793 год. Террор был справедлив и законен, когда он применялся буржуазией в её пользу против феодалов. Террор стал чудовищен и преступен, когда его дерзнули применять рабочие и беднейшие крестьяне против буржуазии».
Если абстрагироваться от чисто марксистской фразеологии Ильича, то его слова справедливы в одном — любые кардинальные революционные события всегда сопровождаются насилием против тех классов, которые сопротивляются революционным преобразованиям. Вся история человечества учит: когда запущен маховик революции, остановить его — нравиться это кому или нет — уже практически не представляется возможным, он начинает вращаться по своим страшным законам, перемалывая судьбы людей и целых государств. Современникам остаётся только проклинать правителей дореволюционной эпохи, которые своей бездарностью довели страну до революции. И Россия не стала в этом плане счастливым исключением...
Мне кажется, прав российский историк, специалист по рабочему движению Дмитрий Чураков, который в одной из своих статей написал о том, что необратимый процесс террора начался в России сразу после Февральской революции, когда были разрушены все прежние юридические, государственные и нравственные устои. Ситуация усугублялась тем, что новые либерально-демократические власти Временного правительства ничего не создали взамен и только, как уже указывалось, обострили все проблемы, доставшиеся от прежнего царского режима. Народ с каждым днём ожесточался и разделялся на враждебные группировки. Кто первым возьмётся за оружие в качестве политического аргумента — было только вопросом времени...
Пришедшие к власти осенью 17-го года большевики, не смотря на весь их революционный радикализм, вовсе не были теми кровожадными людоедами, какими их сегодня рисуют антисоветчики. Конечно, своих противников они крепко не любили, однако коммунистов всегда отличал максимальный прагматизм и здравый подход к жизни. Они прекрасно понимали, что без старых специалистов им никогда не удастся ни создать свой собственный государственный аппарат, ни наладить экономику. Поэтому своей задачей они поставили вовсе не уничтожение прежних правящих классов, а их покорение и принуждение к восприятию идей Октября.
Наверное, если бы красные заранее готовились к массовой резне, то наверняка бы сразу после захвата власти расстреляли и Временное правительство, и генерала Краснова, который организовал карательный поход на революционный Петроград, и лидера «Союза Михаила Архангела» Пуришкевича, устроившего контрреволюционный заговор в самом конце 17- ого года, и юнкеров военных училищ Москвы, с оружием в руках сопротивлявшихся установлению Советской власти. Но всех этих людей большевики почему-то выпустили на свободу под честное слово больше не поднимать руку на красную власть.
Очевидно, что то был не просто жест примирения, но и попытка — конечно же на своих условиях — наладить хоть какое-то сотрудничество с противной стороной. Очевидцы тех дней вспоминают, что в первой половине 1918 года жизнь Советской России была на удивление демократичной. Английский посол Локкарт так писал о об этом:
«В этот период Санкт-Петербург жил странной жизнью. Большевикам ещё удалось установить железную дисциплину, характерную для режима сегодня (написано в начале 30-ых годов — В.А.). По существу говоря, они почти и не пытались сделать это. Террора не было, и население не слишком боялось своих новых хозяев. Продолжали выходить антибольшевистские газеты, осыпавшие руганью политику большевиков... Буржуазия, всё ещё верившая, что немцы скоро пошлют большевиков ко всем чертям, веселилась так, как трудно себя представить при подобных обстоятельствах. Население голодало, но у богатых ещё были деньги. Были открыты рестораны и кабаре, последние, во всяком случае были всегда переполнены... Реальную опасность для человека представляли в эти первые месяцы революции не сами большевики, а анархисты — банды воров, бывших кадровых офицеров и авантюристов».
А вот признания одного из лидеров меньшевиков Давида Далина:
«И отнюдь не сразу большевики вступили на путь террора. Странно вспомнить, что первые 5-6 месяцев Советской власти продолжала выходить оппозиционная печать, и не только социалистическая, но и откровенно буржуазная. Первый случай смертной казни имел место только в мае 1918 года. На собраниях выступал все, кто хотел, почти не рискуя попасть в ЧК. Советский строй существовал, но без террора... Толчок к развитию террора дала Гражданская война».
Далин тут абсолютно прав. Весной 18-го года резко обострилась продовольственная проблема. На её фоне стала поднимать голову и контрреволюция...
Первый контрреволюционный очаг в России возник на Дону уже осенью 1917 года, куда бежали бывшие царские генералы Корнилов, Деникин и Алексеев. От имени Корнилова в города центральной России устремились эмиссары, принявшиеся вербовать офицеров в белую гвардию. Возникло множество подпольных офицерских организаций, которые, с одной стороны, должны были направлять людей на Дон, а с другой – готовиться к вооружённым выступлениям на местах.
Поволжье не стало исключением. Вся верхняя часть региона буквально покрылась густой сетью такой известной в истории белой организации, как «Союз защиты родины и свободы», руководимой известным в прошлом террористом Борисом Савинковым – он имел на руках полномочия от Корнилова и Алексеева. А вот от Казани и ниже по Волге верховодили уже другие, но не менее воинственные структуры.
Здесь белые офицеры вступили в политический альянс с партией социалистов-революционеров (эсеров) и партией социал-демократов (меньшевиков). В истории этот вид антисоветчины получил своё название по меткому заглавию книги-воспоминания меньшевика Ивана Майского – «Демократическая контрреволюция».
«Демократы» вступили на борьбу с Советской властью сразу после разгона Учредительного собрания, случившегося в январе 1918 года. Уже весной состоялся полуподпольный VIII съезд партии эсеров, который постановил начать Гражданскую войну с большевиками. Основной базой для борьбы эсеры определили Поволжье, где их позиции, особенно в сельской местности, были чрезвычайно сильны. Сюда стали перебрасываться основные кадры партии, сразу установившие тесные связи с белым подпольем: эсеры с меньшевиками брали на себя политическую работу, а офицеры – чисто военную.
В Российском Государственном Военном архиве в начале 90-ых мне удалось обнаружить один весьма любопытный документ. Это докладная записка, подготовленная в 1918 года видным эсером, бывшим полковником царской армии Фёдором Махиным. Он предлагал конкретный план образования Восточного фронта против «немцев и их союзников-большевиков». Согласно этому плану, необходимо спровоцировать антисоветское восстание, чтобы образовать линию фронта по Волге с опорой на промышленную базу Урала:
«... Район сосредоточения формирующихся армий наметить:
а) Вятка-Пермь-Сарапул;
б) Казань-Самара-Уфа-Оренбург;
в) Саратов-Царицын-Уральск;
г) Астрахань.
Сейчас же приступить к разработке плана народного восстания в тылу противника, составлению инструкций для партизанских действий. План восстания должен предусмотреть:
а) снабжение оружием;
б) связь и согласованные действия с регулярно действующими войсками;
в) подготовка очагов восстания;
г) денежная помощь восставшим.
Связаться с ведущими борьбу с Германией и большевиками организациями на Дону, Кавказе и на Украине...».
В конце записки Махин привёл подробные статистические данные по людским резервам всех приволжских губерний (в том числе и Нижегородской), дабы можно было ориентироваться в мобилизационных возможностях грядущего антисоветского мятежа...
Впрочем, несмотря на столь грандиозные планы, эсеро-белогвардейское подполье долго не решалось на открытое выступление. В приволжских городах тайные офицерские дружины насчитывали лишь по несколько сотен человек, которым трудно было не только взять власть, но и удержать её. А настроения населения были слишком переменчивы и зыбки...
Как заметил советский историк Генрих Иоффе, вся эта подготовка к свержению Советской власти наверняка закончилась бы ничем, если бы не событие, которое в конце мая 1918 года подобно штормовой волне прокатилось по огромной железнодорожной магистрали – от Пензы до Владивостока.
Речь идёт о восстании Чехословацкого корпуса. Этот корпус, численностью свыше 60 тысяч человек, был образован в России ещё до революции из военнопленных чехов и словаков, не желавших воевать на фронтах Первой мировой войны за интересы Австро-Венгерской империи. После выхода нашей страны из войны, по согласованию с чешским Национальным Советом корпус должен был эвакуироваться из России через Дальний Восток с тем, чтобы продолжить войну против Германии и Австро-Венгрии в Западной Европе. Весной 1918 года эшелоны с чехами двинулись в Сибирь. Из-за разрухи на транспорте продвигались они медленно, и не было ни одной станции по всей Транссибирской магистрали, где бы не стояли поезда с частями корпуса.
Непосредственных причин для начала мятежа было немало. В том числе и явная провокация одного из большевистских лидеров, председателя Реввоенсовета республики Льва Троцкого, который отдал местным Советам приказание разоружить чехословаков. Немалую роль в восстании сыграли и закулисные интриги союзников из Антанты, желавших любой ценой убрать от власти большевиков, заключивших Брестский мир с немцами, и снова втянуть Россию в мировую войну. Во всяком случае, в самый канун мятежа, 16-го мая 1918 года британский консул во Владивостоке Ходжсон получил весьма красноречивую секретную телеграмму из МИДа Англии, в которой прямо указывалось на то, что «корпус может быть использован в связи с предстоящей интервенцией союзников»...
Мятеж сначала вспыхнул в Челябинске и в Пензе, а потом охватил и другие города на востоке страны, где находились чехи. В короткие сроки восставшие чехословаки свергли Советскую власть на всём протяжении Транссиба.
8-го июня они взяли штурмом Самару, где из подполья тут же вышли эсеры с меньшевиками, объявившие о создании «всероссийского правительства» из числа бывших депутатов разогнанного Учредительного собрания. «Правительство» так и называлось – Комитет Членов Учредительного Собрания (КОМУЧ). Сразу же из числа белых офицеров стала формироваться так называемая «Народная армия».
22-го июля 1918 года стремительным рейдом чехи и белогвардейцы взяли Симбирск. А ещё через несколько дней началось их наступление на Казань. В первых числах августа белая группировка, под общим командованием полковника Степанова и подполковника Каппеля на пароходах проникла в устье реки Кама и высадила десант. Под утро 7-го августа белые с разных сторон ворвались в Казань, сея панику в частях Красной Армии. Деморализованные красноармейцы откатились к Свияжску, где их удалось остановить лишь с большим трудом. Штаб Восточного фронта перебрался в уездный Арзамас Нижегородской губернии.
В этот момент Нижний Новгород остался последним крупным губернским городом на пути белых к Москве...
Коммунисты прекрасно видели, что их ждёт на примере захваченных белыми городов Поволжья. Обычно каждый такой захват сопровождался восстанием местной подпольной белой организации, которая устраивала беспощадное истребление коммунистов и красноармейцев — нередко и членов их семей. Дабы предотвратить подобный сценарий на оставшейся советской территории большевики прибегли к рецепту, уже давно испытанному революционерами Европы — взятие заложников из числа враждебных слоёв населения и уничтожение тех, кто может быть причастным к вражескому подполью.
Почему этот рецепт можно считать универсальным? Да потому что революционеры во все времена всегда оказывались примерно в одной и той же ситуации. Их молодые силовые ведомства хотя и состояли из идейно убеждённых людей, но в профессиональном отношении они были очень слабы. Как метко подметил по этому поводу Сергей Белов, «парадоксально, но излишняя жестокость во многом объяснялись не всесилием чрезвычайных организаций, а их слабостью. Само введение красного террора — признак слабости власти».
Речь о том, что в ЧК отсутствовала хорошо налаженная агентурная сеть, не было должных навыков оперативной и следственной работы, не умели эти «силовики» и проводить нужные профилактические мероприятия. Для становления новой правоохранительной системы требовалось время, а его у революционеров в условиях Гражданской войны просто не было. Поэтому непрофессионализм компенсировался массированным ударом по всем потенциальным врагам. Именно по такому пути пошли французские якобинцы, именно по такому пути направились и русские большевики. Такая вот логика исторического кошмара. Хорошо было бы его избегнуть, но не получилось. И, наверное, не могло получиться...
Жертвами красного террора 18-го года в Нижегородской губернии стали 122 человека, расстрелянных по линии ЧК. А если суммировать все данные за четыре года Гражданской войны, то число жертв красных репрессий варьируется в пределах 700 человек (плюс-минус, архивные данные на сей счёт не очень точны).
Много это или мало? Ну, это кто как посчитает — в зависимости от политических взглядов, личной конъюктуры или просто исходя из чистого любопытства к исторической статистике. Хотя, как можно убедиться, далеко не все жертвы и сегодня заслуживают не то что снисхождения, но даже просто сочувствия! Потому что большинство расстрелянных — это вовсе не политические элементы, а уголовные: убийцы, насильники, грабители, торговцы наркотиками. Именно эта категория людей — сразу после освобождения Казани Красной Армией — в Нижегородской губернии была признана самой опасной для Советской власти. В 1919 году Яков Воробьёв по этому поводу прямо указал:
«Военное положение необходимо нам для изъятия преступного мира».
Да и с политическими жертвами не так всё просто. Например лидеры крестьянских восстаний, которые буквально сотрясали губернию в 1918 году. Многие из этих повстанческих лидеров — перед тем как оказаться у расстрельной стены — сами убивали неугодных им людей, причём самым зверским способом: живьём закапывали в землю, забивали насмерть, сдирали кожу, вырезали на теле звёзды и т.д.! Примеров тому можно привести массу. Что же касается заложников, взятых по линии ЧК, то и тут никто не даст гарантии, что даже среди них не было настоящих белых заговорщиков: я уже говорил о том, что террор массово бил прежде всего по потенциальным врагам, которые вполне могли взяться за оружие.
Впрочем, на мой взгляд, любая насильственная смерть — это всё же большая трагедия. Однако надо всегда помнить конкретные исторические обстоятельства, при которых всё это происходило, и непременно учитывать, что любой русский бунт (если несколько переиначить слова классика) не всегда бессмысленный, но зато всегда БЕСПОЩАДНЫЙ! И главную, прежде всего историческую ответственность за случившееся несут даже не те, кто убивал, а те, кто своим бездарным правлением довёл страну вот до такого братоубийства.
Как говорил писатель Владимир Галактионович Короленко, две трети вины за любые революционные потрясения несёт прежде всего власть, которая революцию допустила, и только треть вины лежит на самих революционерах. Речь идёт о царском режиме и Временном правительстве. Именно они своими преступными деяниями (а то и вовсе трусливой бездеятельностью) и породили большую кровь русской смуты начала ХХ столетия…
Вадим Андрюхин, главный редактор
